Александр Башлачёв: человек поющий - Лев Александрович Наумов

class="v">В казарме проблем — банный день. Промокла тетрадь.

Я знаю, зачем иду по земле.

Мне будет легко улетать.

Без трех минут — бал восковых фигур. Без четверти — смерть.

С семи драных шкур — шерсти клок.

Как хочется жить... Не меньше, чем петь.

Свяжи мою нить в узелок.

Холодный апрель. Горячие сны.

И вирусы новых нот в крови.

И каждая цель ближайшей войны

Смеётся и ждет любви.

Наш лечащий врач согреет солнечный шприц.

И иглы лучей опять найдут нашу кровь.

Не надо, не плачь... Лежи и смотри,

Как горлом идёт любовь.

Лови её ртом. Стаканы тесны.

Торпедный аккорд — до дна!

...Рекламный плакат последней весны

Качает квадрат окна.

Эй, дырявый висок! Слепая орда...

Пойми — никогда не поздно снимать броню.

Целуя кусок трофейного льда,

Я молча иду к огню.

Мы — выродки крыс. Мы — пасынки птиц.

И каждый на треть — патрон.

Лежи и смотри, как ядерный принц

Несёт свою плеть на трон.

Не плачь, не жалей... Кого нам жалеть?

Ведь ты, как и я — сирота.

Ну, что ты? Смелей! Нам нужно лететь...

А ну от винта!

Все от винта!

Апрель 1985

(Приводится по правленной автором распечатке)

Абсолютный вахтёр

Этот город скользит и меняет названия.

Этот адрес давно кто-то тщательно стер.

Этой улицы нет. А на ней нету здания,

Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтер.

Он отлит в ледяную, нейтральную форму.

Он тугая пружина. Он нем и суров.

Генеральный хозяин тотального шторма

Гонит пыль по фарватеру красных ковров[52].

Он печатает шаг, как чеканят монеты.

Он обходит дозором свой архипелаг.

Эхо гипсовых горнов в пустых кабинетах

Вызывает волнение мертвых бумаг.

Алый факел — мелодию белой темницы —

Он несет сквозь скупую гармонию стен.

Он выкачивает звуки резиновым шприцем

Из колючей проволоки наших вен[53].

В каждом гимне — свой долг. В каждом марше — порядок.

Механический волк на арене лучей.

Безупречный танцор магаданских площадок.

Часовой диск-жокей бухенвальдских печей.

Лакированный спрут, он приветлив и смазан.

И сегодняшний бал он устроил для вас.

Пожилой патефон, подчиняясь приказу,

Забирает иглой ностальгический вальс.

Бал на все времена! Ах, как сентиментально...

Па-паук — ржавый крест[54] спит в золе наших звезд.

И мелодия вальса так документальна,

Как обычный арест. Как банальный донос.

Как бесплатные танцы на каждом допросе.

Как татарин на вышке, рванувший затвор.

Абсолютный вахтер — и Адольф, и Иосиф.

Дюссельдорфский мясник да пскопской живодер.

Полосатые ритмы с синкопой на пропуске.

Блюзы газовых камер и свинги облав.

Тихий плач толстой куклы, разбитой при обыске.

Бесконечная пауза выжженных глав.

Как жестоки романсы патрульных уставов

И канцонов концлагерных нар звукоряд.

Бьются в вальсе аккорды хрустящих суставов

И решетки чугунной струною звенят.

Вой гобоев ГБ в саксофонах гестапо

И всё тот же калибр тех же нот на листах.

Эта линия жизни — цепь скорбных этапов

На незримых и призрачно-жутких фронтах.

Абсолютный вахтер — лишь стерильная схема.

Боевой механизм. Постовое звено.

Хаос солнечных дней ночь приводит в систему

Под названьем да впрочем не все ли равно.

Ведь этот город скользит и меняет названья...

Май 1985

(Приводится по рукописи)

Посошок[55]

Эй, налей посошок, да зашей мой мешок!

На строку — по стежку, да на слова — по два шва.

И пусть сырая метель вьёт свою канитель,

И пеньковую пряжу плетёт в кружева.

Отпевайте немых! А я уж сам отпою.

А ты меня не щади — срежь ударом копья!

Но гляди — на груди повело полынью.

Расцарапав края, бьётся в ране ладья.

И запел алый ключ, закипел, забурлил...

Завертело ладью на вёселом ручье.

А я ещё посолил, рюмкой водки долил,

Размешал, и поплыл в преисподнем белье[56].

Перевязан в венки мелкий лес вдоль реки.

Покрути языком — оторвут с головой.

У последней заставы блеснут огоньки

И дорогу штыком преградит часовой.

— Отпусти мне грехи! Я не помню молитв.

Если хочешь — стихами грехи замолю,

Но объясни — я люблю оттого, что болит

Или это болит, оттого, что люблю?

Ни узды, ни седла. Всех в расход. Все дотла.

Но кое-как запрягла и вон пошла на рысях.

Эх, не беда, что пока не нашлось мужика.

Одинокая баба всегда на сносях.

И наша правда проста, но ей не хватит креста

Из соломенной веры в «спаси-сохрани».

Ведь святых на Руси — только знай выноси!

В этом высшая мера. Скоси-схорони.

Так что ты, брат, давай, ты пропускай, не дури,

Да постой-ка, сдается, и ты мне знаком.

Часовой всех времен улыбнется: — Смотри!

И подымет мне веки горячим штыком.

Так зашивай мой мешок да наливай посошок

На строку — по глотку, а на слова — и все два.

И пусть сырая метель все кроит белый шелк,

Мелко вьет канитель,

Но плетет кружева...

Май 1985

(Приводится по правленной автором распечатке. См. фото 39)

Егоркина былина

Как горят костры у Шексны-реки.

Как