Залежалый товар - Робер Бобер

В тот вечер было много смеха. Первой начала Одиль, когда, не в состоянии доесть тарелку спагетти, сказала: «Глаза завидущие». Потом она же продолжила: «Попасть пальцем в небо». И они по очереди стали подхватывать: «сердце на ладони», «гладить по шерстке», «стоять одной ногой в могиле». Потом последовало «губа не дура», причем Жюли пыталась в зеркале скроить соответствующую гримасу. Чтобы не отставать, Одиль принялась показывать пантомиму, выражающую «встать с левой ноги», потом — «быть на дружеской ноге». Жюли не угадала ни того, ни другого, но внезапно вспомнила выражение «говорить за глаза».

Увидев, как Одиль скосила глаза на пирог, великолепную шарлотку с малиной, по бабушкиному рецепту, Жюли в какой-то момент ошиблась. Но настойчивость Одиль заставила ее искать подходящее выражение. «Глаза разбегаются!» — торжествующе крикнула она. Но это был не слишком подходящий ответ. Не переставая косить на объект, предназначенный для дележа, Одиль отрицательно качала головой, пока совсем не выбилась из сил и, наконец, не сдалась: «Пожирать глазами». К концу вечера они совсем изнемогли от смеха.

В тот вечер «Не зная весны», повешенная на спинку стула, ничего не упустила. Работа, которой собиралась посвятить себя Жюли, особенно ее интересовала, поскольку касалась лишь того, чего у нее не было: головы, носа, рта, глаз, ушей, рук и ног.

Тем не менее речь жила в ней, как жила она в «Без вас» и в «Месье ожидал», именно поэтому они и разговаривали. Они говорили, когда были втроем. Потом, когда их осталось всего двое. Теперь «Не зная весны» была одна, и вот уже год, как то, чем она обменивалась с Жюли, не имело ничего общего с разговором.

«Не зная весны» с очевидностью поняла, что их роднит, когда Одиль мимикой изобразила «сердце на ладони». Да-да, то, что их так беспокоило, что занимало столько места в их мечтах, это именно сердце. Тут же припомнилось несколько выражений, касающихся этого невидимого органа, а с ними возникло воспоминание о «Без вас». В тот же момент она вспомнила все, что было в знакомых ей песнях и что ей так хотелось бы шепнуть Жюли.

Она опять подумала о мсье Шарле, о том, как вместе с Жаклин он пел «Парижский романс»:

Парижский маленький романс

Расцвел на улице для нас

И подарил он нам с тобой

Кусочек неба голубой…

И с особенной четкостью ей вспомнилось то, что он сказал сразу после этого: «…иной раз, когда не ждешь, в словах песен оживает прошлое, и, даже если порой сердце у нас сжимается, мы благодарны им, как верным друзьям».

Без устали возвращаясь к своему прошлому, «Не зная весны» сожалела, что недостаточно им воспользовалась. Ей казалось, что при этом воспоминании у нее тоже сжимается сердце. Каждый раз, как взрывы смеха оглашали ателье, мсье Шарль говаривал: «Хорошо посмеяться, хотя бы вполглаза», — и она вновь задумывалась над тем, что теперь занимало мысли Жюли.

Та пока что не слишком хорошо представляла себе, с чего начать, и не могла составить методику. Тогда, прежде чем написать остальные слова, она нарисовала на бумажке двух человечков. Мужчину и женщину. И словно в знак признательности им сверху написала: «С головы до ног». Потом подумала и помельче добавила в скобках: «Рабочее название». И это пока все.

Значительно позже, когда наконец собранные понемногу выражения и словосочетания заполнили тетрадные листки, она подумала, что пора придать смысл этим перечислениям. Что она и сделала.

«На окраинах общеупотребительной речи возникают порой неожиданные фразы, которые зачастую невозможно обнаружить в школьных учебниках, будто им там не по себе».

И еще:

«Дополнительный, добавочный язык не соперник привычному, в нем достигается что-то народное, чем он питается, обновляя, почти переводя с изобретательной комичностью бытовую речь».

И добавила:

«Соблазнительные фразы — уже по одному лишь своему звучанию».

В другой раз Жюли записала: «Выйти на улицу и послушать. СЛУШАТЬ. СЛУШАТЬ». И подчеркнула все красным карандашом.

После чего она приобрела специальную книжечку в коленкоровой обложке, где со стороны обреза был прикреплен маленький карандашик.

С этой записной книжкой она уже не расставалась и, будто с корзиной на рынок, выходила с ней на улицу в надежде каждый раз случайно уловить что-то новое и оригинальное.

Необходимость прислушиваться сделала ее внимательной ко всему, даже самому мимолетному, и она старалась не пропустить ни звука. Самое удивительное было то, что, даже когда она знала услышанные выражения, они все равно казались ей только что изобретенными.

Исследовательница словесных образов, она отметила, что эти слова выражают те или иные понятия совсем не лучше и не точнее обычных, обиходных слов. Но они несут в себе удовольствие говорить по-другому, что делает их необходимыми, словно они позволяют тем, кто их произносит, обрести — или, скорее, провозгласить — собственную идентичность.

Жюли решила не столько читать о жизни, сколько прислушиваться к ней, и выбрала для этой цели кафе Бутена на Бютт-о-Кай, где иногда завтракала; входная дверь там закрывалась разве что по вечерам да в холодные дни. Она частенько возвращалась в кафе под вечер, в час, когда пьют пастис и начинают играть в бильярд. Там-то, естественно, она и услышала: «У тебя один глаз играет в бильярд, а другой считает очки».

Иногда туда приходила молоденькая аккордеонистка и исполняла песенки в сентиментальном народном духе. Ее звали Пьеретта, и, если послушать ее, можно было подумать, что она приходит специально, чтобы подарить для диссертации Жюли главу под названием «Песни».

…Твои глаза, не утаю,

Так кружат голову мою…

…У него был нежный вид,

Безумьем взгляд его горит…

…И сердце мое дружок

Счастьем зажег…

…Вся любовь позабыта,

И сердце мое разбито…

…Глаза ее страстью горят,

Они с любовью глядят

На волшебные пальцы артиста…

…День проходит, кончается радость,

Разбивается сердце мое…

…Больше ее не кличь, не зови,

Ее сердце умерло от любви…

У Бутена не принято было хором подхватывать припев. Пропетые истины требовали уважения. И тишины. Будто в мюзик-холле, аккордеонистка скромно объявляла названия песен и имена авторов. И когда к концу вечера бильярдисты, бросившие игру, слушали «Мелодию для аккордеона» — «Музыка Поля Дюрана, стихи Анри Конте», — они подходили к эстраде, словно их кто-то подводил за руку, чтобы лучше услышать незабываемое:

Я вспоминаю, пел аккордеон.

Всего четыре тихих ноты.

Но сердце бередил напевом он…

Несколько недель Пьеретта появлялась постоянно, но однажды не пришла. Как ни в чем не бывало, хозяин бара встал за прилавок. И повседневная жизнь потекла своим чередом.