Залежалый товар - Робер Бобер

Ожидание в шкафу продолжалось до сентября.

В промежутке оставалось лишь слушать непрерывный шум, доносящийся с улицы, в основном крики детей и восклицания игроков в шары.

Кроме этого часто приходил кто-то, кому было поручено ненадолго открывать окна, поливать цветы и кормить птицу.

Ставшее привычным пение птицы, черного дрозда, — каждое утро, с восхитительной точностью, незадолго до появления мусорщиков, — восполняло для жакетки отсутствие Жюли.

Дрозда Жюли однажды подобрала на кладбище, куда пришла, чтобы положить цветы на могилу своей бабушки. Хотя дрозды очень осторожны, этот дал Жюли подойти. Она удивилась, что птица не улетает, и тут заметила, что у нее всего одно крыло. Она приютила дрозда и дала ему имя Красавчик.

Жюли часто заводила разговоры с Красавчиком. Особенно тогда, когда в сумерках его песня становилась немного грустной. Девушке было приятно слушать его и разговаривать с ним. Дрозд был из деревни ее детства.

Если Жюли нуждалась в серьезной причине, чтобы взяться за перо, то для чтения ей этого было не надо — она с удовольствием листала страницы и вникала в сюжет.

Сколько себя помнит, она всегда проглатывала книги. Это началось с раскрасок — ее мать до сих пор хранит их, потом пошли книги для чтения с картинками. Их она выучивала наизусть. Еще совсем маленькой она любила, чтобы ей читали книги, уже знакомые, а не новые. Новые она просто листала, сначала медленно, страницу за страницей, с каким-то даже недоверием. Потом, по прошествии какого-то времени, наконец просила, чтобы ей их прочли. Тогда она могла следить за сюжетом, связывая текст с уже хорошо знакомыми картинками. Вечерами она забиралась в постель, подтыкала себе под бок подушки, и, хотя читать еще не умела, а только переворачивала страницы, — порой опасливо, но припоминая мамин голос, — ей, наконец-то оставшейся наедине с книгой, открывались истории, случившиеся с другими людьми.

Именно эта любовь к чтению привела ее на службу в Национальную библиотеку. Она работала на полставки и, закончив к середине дня, отправлялась в сквер Лувуа перекусить бутербродом и кофе из термоса, а потом возвращалась в библиотеку, чтобы просто предаться чтению и перечитыванию книг, уже пролистанных чужими руками; она дышала словами, всякий раз получая от этого новое удовольствие.

Благодаря ежедневной работе Жюли жакетка «Не зная весны» познакомилась с Парижем. Она была на плечах девушки, когда та садилась в автобус 67-го маршрута, чтобы ехать в библиотеку или вернуться домой, поэтому ей довелось наконец увидеть Лувр и Пале-Рояль. А также Пон-Неф, и то, что называют Сеной, и баржи, а главное — машинку с рукояткой, которую кондукторы в автобусах носят на поясе и которой они компостируют билеты, предъявляемые пассажирами.

Как и Жюли, «Не зная весны» любила чтение. Эти слова: «„Не зная весны“ любила чтение» требуют, чтобы на них ненадолго остановились. Если «Не зная весны» любила чтение, значит, она умела читать. С еще не столь отдаленных времен улицы Тюренн мы знаем, что она слышала и говорила. Так же как и «Без вас», и «Месье ожидал». Чтобы слышать и говорить, учиться не надо, а чтобы читать, надо. Читать, не научившись этому, не совсем естественно. Потому и требуется пояснение. Поскольку все же, чтобы научиться чему-либо, сначала, наверно, надо кое-что понять. Понять, что письменная речь состоит из знаков, называемых буквами, и эти знаки следует отличать один от другого. И что только соединенные и построенные в определенном порядке, они образуют слова. И еще понять, что каждое слово отделяется от другого пустым пространством. А еще понять, в каком направлении читать слова, выстроенные в определенном порядке. Слева направо? Справа налево? Как же?

Думаю, дело было так. Когда мсье Альбер выбрал и утвердил четырнадцать моделей прошлого сезона, а мадам Леа, как обычно, озаботилась дать им имена, каждое законченное и готовое к продаже изделие, как мы помним, было снабжено этикеткой, приколотой к низу левого рукава, а на этикетке было написано название песни. «Не зная весны», «Месье ожидал» и «Без вас» очень скоро поняли, что тому, что обычно называют звучащей речью, соответствует письменное отражение. Газета Леона, которую он читал вслух в мертвый сезон, открытки торгового представителя, прикнопленные на стену, или заказы, записанные мсье Альбером в ежедневник, — тому доказательства. Значит, читать — это расшифровывать. Всегда доступные названия моделей позволяли трем нашим жакеткам приступить к ученичеству.

Они начали с буквы «А» (разумеется, не зная, что речь идет о первой букве алфавита — так что это просто случайность). «А», как и «О», звучавшая наиболее часто, показалась им и наиболее доступной. Она присутствовала в «В ПАриже», «ЛунА-ПАрке», «Без вАс», «Месье ожидАл»… Мы, конечно, можем лишь предполагать, но, наверное, из-за «Дурацкого кОлпака» они продолжили обучение с буквой О. Однако здесь, констатировав, что «О» в кОлпаке или в слове «мОе» из песни «Мое сердце, как скрипка» произносится, как «А», они разумно рассудили, что письменная речь имеет множество особенностей.

В конце концов жакетки поняли, что там, под самым потолком, где их никто не замечал, они располагают неограниченным временем; в их распоряжении было всего лишь четырнадцать известных им названий песен, но этого оказалось достаточно для того, чтобы разработать методику, основанную на множестве практических наблюдений, — все это без труда можно себе вообразить.

Первый такой практикум подразумевал составление списка разных букв, присутствующих в четырнадцати названиях. Различая по отдельности и в систематическом порядке все написанные буквы, они пришли к выводу, что для алфавита (это слово они однажды слышали от Бетти) необходимо не меньше чем два с половиной десятка букв.

Развивая свою методику, они составили алфавит — не в привычном алфавитном порядке, как можно догадаться, а в порядке частоты употребления.

Таким образом, они насчитали 15 «а», по 12 «о» и «н», 11 «е», 10 «к», 7 «и», по 6 «р», «д», «п» и «л», и т. п. Так что их алфавит строился в следующем порядке: А, О, Н, Е, К, И, Р, Д, П, Л и так далее.

Чтобы решить проблему чтения, оставалось определить то, что они называли «особые случаи», то есть различия между произношением и собственно лабиринтом самого письма. Особые случаи были многочисленны: звонкие согласные, оглушающиеся в конце слов, двойные согласные, редуцированные гласные и тому подобное. Ловушки также содержались в кажущемся созвучии некоторых слов, слияниях, правилах ударения и многих других трудностях. Тогда они сообразили, что, несмотря на настойчивые попытки, сопоставления и сравнения, находясь в этом своем подвешенном или отложенном состоянии, они никогда не смогут наверняка выявить все отступления и исключения.

Они говорили себе: для того Бетти и Рафаэль и ходят в школу, — чтобы учиться. Следовательно, жакетки могли достигнуть прогресса не здесь, не в ателье мсье Альбера, а в каком-то другом месте. Да, чтобы усовершенствовать свои навыки чтения, у них был лишь один выход: покинуть улицу Тюренн. И этот вывод, разумеется, никак не противоречил их жажде отбытия.