Ф.М. Том 2 - Борис Акунин

В своем депутатском кабинете нервничал у телефона Сивуха,ждал результата. Тяжелый разговор о юридическом статусе рукописи Фандориноставил на потом. Сначала нужно было ее отыскать.

Саша тоже была настроена по-деловому.

— Вы знаете, память у папы очень хорошая… была. —Она шмыгнула носом, но взяла себя в руки. — Он все-превсе записи вспомнили расшифровал. Кроме трех. Причем сделаны они одним и тем же механическимкарандашом. Я его папе на последний день рождения подарила. Значит, недавние. Ачто они значат, он не понял. Может, вы догадаетесь?

И столько в ее взгляде было надежды, что Фандоринзаколебался. В голове у бывшего подданного ее величества завертелся исконнорусский, глубоко ненавистный ему оборот речи: что государство, обеднеет что ли?В самом деле, разве государство обеднеет, если повесть Достоевского попадет кчитателям не из архива, а из частных рук? Читателю все равно, государству тоже.Зато спасут мальчика, который сейчас дожидается решения своей участи вшвейцарской больнице. Зато ненапрасны будут муки и жертвы замечательной девушки,которая, может быть, одна такая на всем свете и есть. А свой гонорар,полмиллиона рублей, можно отдать в «Российский фонд помощи» — хорошаяорганизация, больным детям помогает. Перебьемся как-нибудь без аквариума сакулой.

В общем, трудно оставаться англичанином, если живешь вРоссии.

Первой открылась средняя из трех закладок, на странице 88.Подчеркнуто одно слово — «Херувимов» и на полях сбоку приписано карандашом«11/3».

Это была сцена, в которой Раскольников, уже совершившийПреступление и сверзшийся в ад Наказания, но еще не разоблаченный, приходит ксвоему приятелю Разумихину. Тот обитает в ясном, солнечном мире, не пасуетперед жизненными невзгодами, не морочит себе голову разрушительными идеями, иглавному герою вдруг становится ясно, что проливать кровь было ни к чему, онмог выкарабкаться из нищеты и обычным, честным путем. Да только поздно уже,ничего не поправишь.

Николас прочитал это место очень внимательно.

«— Ну, слушай: я к тебе пришел, потому что, кроме тебя,никого не знаю, кто бы помог… начать… потому что ты всех их добрее, то естьумнее, и обсудить можешь… А теперь я вижу, что ничего мне не надо, слышишь,совсем ничего… ничьих услуг и участий… Я сам… один… Ну и довольно! Оставьтеменя в покое!

— Да постой на минутку, трубочист! Совсем сумасшедший!По мне ведь как хочешь. Видишь ли: уроков и у меня нет, да и наплевать, а естьна Толкучем книгопродавец Херувимов, это уж сам в своем роде урок. Я его теперьна пять купеческих уроков не променяю. Он этакие изданьица делает иестественнонаучные книжонки выпускает, — да как расходятся-то! Однизаглавия чего стоят! Вот ты всегда утверждал, что я глуп; ей-богу, брат, естьглупее меня! Теперь в направление тоже полез; сам ни бельмеса не чувствует, нуа я, разумеется, поощряю. Вот тут два с лишком листа немецкого текста, —по-моему, глупейшего шарлатанства: одним словом, рассматривается, человек лиженщина или не человек? Ну и, разумеется, торжественно доказывается, чточеловек. Херувимов это по части женского вопроса готовит; я перевожу; растянетон эти два с половиной листа листов на шесть, присочиним пышнейшее заглавие вполстраницы и пустим по полтиннику. Сойдет! За перевод мне по шести целковых слиста, значит, за все рублей пятнадцать достанется, и шесть рублей взял явперед. Кончим это, начнем об китах переводить, потом из второй части„Confessions“ какие-то скучнейшие сплетни тоже отметили, переводить будем;Херувимову кто-то сказал, что будто бы Руссо в своем роде Радищев. Я,разумеется, не противоречу, черт с ним! Ну, хочешь второй лист „Человек лиженщина?“ переводить? Коли хочешь, так бери сейчас текст, перьев бери, бумаги —все это казенное — и бери три рубля: так как я за весь перевод вперед взял, запервый и за второй лист, то, стало быть, три рубля прямо на твой пай ипридутся. А кончишь лист — еще три целковых получишь. Да вот что еще,пожалуйста, за услугу какую-нибудь не считай с моей стороны. Напротив, толькочто ты вошел, я уж и рассчитал, чем ты мне будешь полезен. Во-первых, я ворфографии плох, а во-вторых, в немецком иногда просто швах, так что все большеот себя сочиняю и только тем и утешаюсь, что от этого еще лучше выходит. Ну акто его знает, может быть, оно и не лучше, а хуже выходит… Берешь или нет?

Раскольников молча взял немецкие листки статьи, взял трирубля и, не сказав ни слова, вышел. Разумихин с удивлением поглядел ему вслед.Но дойдя уже до первой линии, Раскольников вдруг воротился, поднялся опять кРазумихину и, положив на стол и немецкие листы, и три рубля, опять-таки нислова не говоря, пошел вон».

Валентина, заглядывавшая в книгу через плечо шефа, спросила:

— Ну и чего?

Прочли еще раз. Потом третий. Фандорин незаметно потер вкармане волшебный дублон. Не помогло.

— Ладно, — бодрым голосом сказал Ника. —Давай посмотрим следующую.

Следующая была на странице 31. В тексте подчеркнуто имя«Петр Петрович Лужин» и карандашом напротив семь цифр. Их Фандорин оставил напотом, сначала изучил текст на странице.

Это был фрагмент из письма матери Раскольникова. Рассказываяо событиях провинциальной жизни города Р., она, в частности, сообщала:

«Узнай, милый Родя, что к Дуне посватался жених и что онауспела уже дать свое согласие, о чем и спешу уведомить тебя поскорее. И хотядело это сделалось и без твоего совета, но ты, вероятно, не будешь ни на меня,ни на сестру в претензии, так как сам увидишь, из дела же, что ждать иоткладывать до получения твоего ответа было бы нам невозможно. Да и сам ты немог бы заочно обсудить всего в точности. Случилось же так. Он уже надворныйсоветник, Петр Петрович Лужин, и дальний родственник Марфы Петровны, котораямногому в этом способствовала. Начал с того, что через нее изъявил желание снами познакомиться, был как следует принят, пил кофе, а на другой же деньприслал письмо, в котором весьма вежливо изъяснил свое предложение и просилскорого и решительного ответа. Человек он деловой и занятый, и спешит теперь вПетербург, так что дорожит каждою минутой. Разумеется, мы сначала были оченьпоражены, так как все это произошло слишком скоро и неожиданно. Соображали ираздумывали мы вместе весь тот день. Человек он благонадежный и обеспеченный,служит в двух местах и уже имеет свой капитал. Правда, ему уже сорок пять лет,но он довольно приятной наружности и еще может нравиться женщинам, да и вообщечеловек он весьма солидный и приличный, немного только угрюмый и как бывысокомерный. Но это, может быть, только так кажется с первого взгляда…»

— Шеф, вы чего, не видите, что ли? — спросилаиз-за плеча Валя.

— А? — Ника перелистнул страницу, чтобы читатьдальше. — Погоди, не мешай. Для анализа нужно изучить весь фрагменттекста.