Искусство воскрешения - Эрнан Ривера Летельер

Мы вскоре подметили, что с приездом проститутки тяготы местности и погоды стали совсем уж невыносимы для падре, и это отразилось на тоне проповедей. На амвоне он заходился гневным тиком, старался не смотреть туда, где неподвижно, словно застывшая виновная жена Лота с остекленевшим взглядом, сидела она, и настойчиво хаял грешниц, которые норовят сойти за праведниц, а сами кощунственно творят свои свинства прямо под образом Святой Девы. В ту пору он и пристрастился к 16-й главе Книги пророка Иезекииля.

Сильнее всего падре Сигфридо глодало, по его собственным словам, то, что в дом блудницы, гибельный притон, стекалось больше верующих, чем в Дом Божий. И он не преувеличивал. Помимо вялой кучки богомолок из числа начальственных жен, которые устраивали в приходе благотворительные вечера и чаепития, на мессы являлись лишь самые недалекие ребятишки, которые не могли придумать лучшего места для игры в прятки, дряхлые пенсионеры в поисках прохладного уголка да глухие и бойкие на язык приисковые тетки, которые только и знали, что с наслаждением судачить и каждый божий день исповедоваться в одних и тех же обыденных грехах. Да и эти немногочисленные верующие без всякого уважения и сожаления бросили его ради голодранца, что под видом Христа объявился давеча в лагере со своими дурацкими проповедями, не выдерживающими никакой библейской критики, и полными благоглупостей и орфографических ошибок блеклыми брошюрками. А ведь этот доходяга, Боже Милостивый, еще и смеет совершать помазания над больными и прочие таинства, позволенные лишь священнослужителям, с таким нахальством и невозмутимостью, какие Господу нашему Иисусу и не снились. Нет решительно никакой возможности терпеть подобное кощунство. Управляющие обязаны немедленно вышвырнуть с прииска этого полоумного посягателя на нравственность. Падре же, со своей стороны, тоже принимал меры: внушал мирянам, чтобы не слушали чужака, шарлатана, который и двух слов связать не может (говорит «парде» вместо «падре»), самозванца, о котором Католическая церковь уже наслышана и которого в должном месте в должное время справедливо осудила. И дабы запугать и расшевелить немногочисленную сонную паству — покуда мы маялись скукой и, чтобы не одолела зевота, считали, сколько раз его перекорчит тиком, — извлекал на свет божий пресловутое пастырское послание, написанное одиннадцать лет назад не кем иным, как монсеньором Хосе Марией Каро, в котором тот призывал католиков быть бдительными и не поддаваться на лживые речи этого отъявленного безумца.

Магалена Меркадо в прозрачном халатике, с распущенными волосами и вечной искоркой меланхолии в зеленых глазах меняла свечи у своей дорогой Святой Девы, когда в дверь постучали.

Она только что внесла в гроссбух услугу, оказанную Старому Буру, одному из самых верных и частых ее гостей, и подумала, что это он вернулся за вставной челюстью, которую забыл на ночном столике. Старый шахтер, глухой, как пробка, любил бывать в деле полностью голым, даже без зубных протезов. «Так мне слаще шербет твоих сосков, Магита», — громко шепелявил он, пока, оседлав ее без седла, жадно, словно младенец с непрорезавшимися зубками, зарывался головой в ее круглые груди.

Из-за забастовки отключили электричество, и Магалена Меркадо освещала себе путь тремя свечами: в одной руке держала подсвечник, а другой старалась запахнуть прозрачный халатик. При виде силуэта странника в дверном проеме она оцепенела. В свете свечей Христос — лиловая тафта сонно переливалась в отблесках — сначала показался ей божественным видением, но потом она решила, что это скорее галлюцинация, вызванная двумя днями строгого поста в неделю и небывалым наплывом клиентов во время стачки (вынужденный досуг будто распалял привыкших к работе шахтеров).

— Доброго вечера, сестра, — поздоровался Христос из Эльки. — Да благословит вас Отец Предвечный.

Услышав, как видение разговаривает, Магалена Меркадо выдохнула.

Пришелец оказался из плоти и крови.

Она едва ли не единственная в поселке пока не слыхала о шумном явлении проповедника. Во-первых, она жила в последнем доме на последней улице, а во-вторых, с начала забастовки час сиесты — когда Христос из Эльки и прибыл в Вошку — стал у нее самой рабочей порой. Вот почему она не знала о его приезде, — объяснила она смущенно, когда они уселись на скамье в комнате, служившей кухней и столовой.

Христос из Эльки, очарованный спокойной красотой блудницы, отвечал, что, если бы Магалена Меркадо была в толпе на станции, он непременно сразу бы понял, что это она, хоть раньше никогда и не встречал ее. Они едва познакомились — а ему кажется, будто он знает ее всю жизнь.

— Клянусь Всемогущим, что взирает на нас, сестра Магалена.

Она пригласила его в спальню посмотреть на образ ее любимой Святой Девы Кармельской. Пока она поправляла желтые розы у ног статуи, очертания ее тела, обрисованные светом свечей, ясно проступили сквозь легкий халатик, в котором она принимала прихожан. Христос из Эльки распетушился и завел страстную речь, не поверите, сестра, ему даже чудится, будто он уже бывал в этой спальне с цинковыми стенами и земляным полом, где, невзирая на пролетарскую простоту, все полно, прямо-таки напоено любовью. Ему так знакома эта бронзовая кровать под фиолетовым, словно епископским, покрывалом, царящая над всей обстановкой, и трюмо с овальным зеркалом, и занавески и салфетки того же цвета, что занавесы и платы в церквах, а особенно — вот они, Божии знаки, сестра Магалена, ведь ей-ей он видел Ее и раньше, возможно, в божественном откровении — этот прекрасный образ Пречистой Матери, будто бы вытачанный резцом самого Микеланджело. Серьезно вам говорю, сестра. К тому же глаз радуется, когда видишь Ее такой нарядной и украшенной бумажными розами и гвоздиками, которые, я уверен, вы сама мастерите.

— Не правда ли, сестра моя?

Она отвечала, да, Учитель, она своими руками делает цветы и сама кроит, шьет и вышивает одеяния из поплина и тафты, которые отрезами покупает в пульперии. Этим она заполняет часы досуга, желая тем не менее не убить время, а оказать почесть ее любимой Богородичке.

Сидя за кухонным столом без скатерти в ожидании, пока закипит на жаровне чайник, они завели благочестивую беседу о божественном. Преисполненные духовности, затронули темы веры в Еоспода, христианского милосердия и любви к ближнему, — как же трудно обладать ими и следовать им на деле, задумчиво высказался он, тем более в наше время, когда повсюду — сплошные мирские соблазны.

— Вам так не кажется, возлюбленная сестра?

Вода закипела. Она разлила чай и пожарила гостю яичницу из одного яйца — невероятно роскошная трапеза для бастующего прииска, где то немногое, что оставалось на полупустых полках пульперии, было не на что купить. Кроме того, яйцо ему подали отнюдь не простое, как он может видеть.

— Сделайте милость, Учитель, присмотритесь, оно не только свежеснесенное — в нем еще два желтка.

И, захлебываясь нежностью, будто рассказывала про любимого родственника, она заговорила о своей курочке Симфорозе, несушке, каких и не сыщешь, да еще и умелице подпустить двойной желток в каждое яичко.