Волчица и Охотник - Ава Райд

он кем-то другим, он мог бы мне понравиться. Будь он кем угодно, только не Охотником. – В Калеве.

Фыркаю:

– И отчего же ты так уверен?

– Потому что Охотники много месяцев прочёсывали другие регионы и не нашли даже следа. Это должно быть в Калеве.

Так вот что делают Охотники, когда не заняты убийством чудовищ Эзер Сема или похищением нас, волчиц, из нашего селения, – охотятся за мифическими созданиями, в которых им не полагается верить. Интересно, как им удаётся сохранить веру? Как удаётся остаться обманутыми грубой хитростью короля? Их должно вести что-то глубже, сильнее, чем материальное вознаграждение или смертная слава – иначе королю придётся беспокоиться не только об армии Мерзана. Гашпар смотрит на меня, с вызовом прищурив глаз.

– Это – самый глупый логический довод, который я когда-либо слышала, – говорю я наконец.

Гашпар втягивает голову в плечи.

– А тебе-то откуда знать? Волчице из крошечного селения, которая никогда не ступала за пределы Эзер Сема.

– Я знаю больше, чем изнеженный одноглазый принц, – отрезала я. – Во-первых, ты не знаешь наверняка, что турул находится в Калеве. То, что какие-то неумелые Охотники не могут найти его в других местах, не означает, что его там нет. Кроме того, ты прибудешь в Калеву с наступлением зимы. Твой лучник мёртв, а если с луком и стрелами ты управляешься так же неумело, как с этим топором, – не думаю, что ты проживёшь долго.

Ветер дует с озера, бросает мне в лицо влажные пряди волос. Гашпар всё смотрит и смотрит на меня, а его шаубе взъерошен, словно чёрные перья ворона. И почему-то он кажется меньше, хотя, наверное, на целую голову выше меня.

– Разве ты не сделала бы ради отца всё, что угодно?

Его вопрос – удар в спину. На мгновение, из чистой злобы, от которой сбивается дыхание, я возвращаюсь к мысли убить его.

– Откуда мне знать, – горячо отвечаю я. – Я никогда с ним не встречалась. Моя мать была язычницей, которую Охотники увели, когда мне было десять. Мой отец был сборщиком податей из народа Йехули.

– Королевство не взимает подати с Кехси.

– Уже нет, – по крайней мере, не деньгами, ведь его отец ввёл традицию красть волчиц. – Но одно время вместе с отрядом Охотников посылали сборщиков податей из Йехули. Так он и познакомился с моей матерью.

Гашпар хмурился. Меня не должно волновать, считает ли он, что я лгу, но из собственного упрямого раздражения я перекладываю кинжал в правую руку, а левой лезу в карман. Протягиваю ему золотую монету липкими дрожащими пальцами, касаясь большим пальцем гравировки. Там отпечатаны буквы на языке Йехули, но я не могу их прочесть.

– Мой отец сам чеканил эту монету, – говорю я. – Подарок моей матери, который она отдала мне до того, как люди твоего отца увели её на верную смерть.

Гашпар с огромным интересом разглядывает монету, складка меж его бровей разглаживается. Его губы чуть размыкаются, и в тот миг я почти верю, что передо мной просто молодой мужчина, а не чёрный принц и не убийца-Охотник. Он поднимает взгляд:

– Эта монета была выкована в Кирай Секе. Ты знаешь, как зовут твоего отца?

– Жигмонд, – отвечаю я. – Жидо Жигмонд.

Это одна из немногих вещей, которые я о нём знаю. Мать редко рассказывала о нём, а если и рассказывала, то лишь приглушённым стыдливым шёпотом. Йехули не поклоняются Принцепатрию, но король любит их больше, чем язычников, и потому они настолько же отвратительны жителям Кехси. И то, что король нанимает их в качестве сборщиков податей, казначеев, купцов – на всю работу, которую патрифиды считают греховной, – лишь усиливает это отвращение.

В глазах язычников Йехули – предатели, рабы патрифидских тиранов, и к тому же рабы добровольные. Я вспоминаю слова Котолин – годы и годы подколок и оскорблений.

«Твоя кровь осквернена, вот почему ты бесплодна».

«Иштен никогда бы не благословил отродье Йехули».

«Ты родилась, чтобы лизать сапоги Охотникам».

Я вдруг вспыхиваю от стыда и быстро прячу монету обратно в карман. Прежде я никогда никому её не показывала и не уверена, зачем показала её сейчас этому Охотнику.

Ожидаю, что Гашпар сейчас тоже скажет что-то глумливое о Йехули или спросит, зачем я все эти годы хранила монету. Вместо этого он смотрит на меня странно, пристально.

– А ты, стало быть, хорошая охотница?

– Отличная, – самодовольно поправляю я, хоть и не понимаю, почему его вообще интересуют мои охотничьи навыки. – Но я не пойду с тобой. Уж лучше я буду заживо съедена в Эзер Семе, чем замёрзну насмерть на Крайнем Севере.

– Если ты не пойдёшь со мной, у меня не останется выбора, кроме как отвезти тебя в Кирай Сек, – говорит он. – А ты можешь уже сама объяснить королю, почему твоя старуха пыталась его обмануть. Предупреждаю, он не любит языческие уловки.

– Да, он любит только наше волшебство, – с горечью отвечаю я, но сердце у меня колотится. – Ты не посмеешь явиться в столицу, когда весь твой отряд погиб, а с собой ты притащил только бесполезную волчицу. Король будет в ярости, и как ты сумеешь объясниться?

– Не сумею, – признаёт он. – В таком случае, тебе остаётся надеяться, что его гнев на меня будет сильнее, чем его презрение к язычникам Кехси. – Голос Гашпара ровный, и я понимаю, что это скорее его придворное красноречие – каждое слово гладкое, словно речные камни. – Ему не придётся обратить ваше селение в пепел, чтобы пояснить свой взгляд на вещи. Всего несколько расчётливых убийств… может быть, твоя старуха? Ты сама сказала, она слишком слаба, чтобы быть ему полезной.

Ярость, вспыхнувшая во мне от его слов, пронизана замешательством. Сколько лет я проклинала Вираг за её порки, ненавидела Котолин за её безжалостную жестокость, и никого в Кехси не любила, кроме Бороки. Но я не горжусь своей ненавистью. В конце концов, если я не одна из язычников, я не уверена, какому народу вообще принадлежу.

Моя рука перемещается от монеты к маминой косе, дрожа от злости.

– Или я могу просто сбежать, – вызывающе отвечаю я. Снова думаю о ноже, зажатом в руке, о том, как клинок мог бы встретиться с какой-нибудь податливой, уязвимой частью его тела – мясистый изгиб колена, внутренняя часть бедра. Чтобы болезненно, но не смертельно – рана, которая задержит его и не даст меня догнать.

– Тогда ты точно решишь судьбу своего селения. – Гашпар вздыхает, проводя ладонью по своим тёмным кудрям. Когда его волосы в таком беспорядке, он меньше похож на Охотника и совсем не