Волчица и Охотник - Ава Райд

с коня, особенно когда он тайком коротко кивает мне, словно предупреждая не рисковать и не вмешиваться в его ложь. Женщина сияет.

– Это так чудесно, когда язычники находят способ искупить свои грехи, – говорит она. – Крёстный Жизни милосерден и может принять её как служанку.

Бросаю на Гашпара убийственный взгляд. Мы оба спрыгиваем на землю и пробираемся через толпу жителей. Они легко расступаются – то ли из уважения к Охотнику, то ли от ужаса их воображения перед моей языческой магией. Конечно, им нечего бояться, кроме маленького кинжала и моего неуклюжего обращения с ним, но я улыбаюсь, демонстрируя все свои зубы.

Староста деревни – Койетан, молодой человек с рыжей бородкой и румяным лицом. Я озадачена его возрастом, его гладким лбом без единой морщинки. Мне казалось, что старосты деревни все как Вираг. Но пусть Койетан даже близко не достиг возраста Вираг, он по крайней мере вполовину настолько же своенравный.

Его шатёр – самый большой в деревне, просторный, обращённый в сторону солнца на востоке, но он даже не предлагает нам коровью шкуру, чтобы сесть. Вместо этого он мрачно сидит на своём коврике из шкуры, и шерсть на его белом шаубе топорщится.

– Расскажи им, Койетан, – говорит женщина по имени Доротъя. – Расскажи им о зле, постигшем нашу деревню.

– Больше рассказать нечего, – говорит Койетан, погрузив в ведро колодезной воды ржавую жестяную кружку. Он поднимает кружку ко рту, опустошает её и продолжает: – Люди исчезали. Старуха, молодой мужчина и девочка. Но я сомневаюсь, что Охотники нам помогут – не осталось ни следов, по которым можно пройти, ни тел, которые можно похоронить. Кроме того, у нас едва ли найдётся еда, которую мы могли бы пожертвовать двум таким гостям. Зима близко. Мне тут не нужно ещё больше голодных ртов.

Бросаю взгляд на Гашпара, ожидая его ответ. Предвкушаю, как он представится Барэнъя Гашпаром и как униженно будет смотреть Койетан, когда узнает, что он отказал в пище и ночлеге не кому-то там, а законному принцу Ригорзага.

Гашпар вскидывает голову.

– Понимаю ваши опасения, – отвечает он. – Но я не оставлю добрых благочестивых людей страдать. Дайте нам ночлег на сегодня. Мы сами найдём себе пищу, а завтра я выслежу и убью ваше чудовище.

Койетан издаёт странный гортанный звук.

– Почему вы так уверены, что сумеете его найти?

– Крёстный Жизни направил меня в эту деревню не без причины, – отвечает Гашпар. – Я исполняю Его волю, и потому не могу потерпеть неудачу.

– Хотите сказать, вы более праведны, чем мы? – Глаза Койетана горят, но, несмотря на его самодовольство, в его шаубе застряли комья грязи. – Что добьётесь успеха там, где мы потерпели неудачу, потому что Крёстный Жизни даровал вам больше благословений? Мы не Охотники, господин, но я не потерплю, чтобы вы подвергали сомнениям нашу преданность Принцепатрию.

– Койетан, – тихо зовёт Доротъя, и в её голосе – предупреждение.

Гашпар приближается к старосте, который как раз поднялся на ноги. Кладёт ладонь на плечо Койетана и говорит:

– Я многим пожертвовал, чтобы получить такие благословения.

В следующий миг, готова поклясться, он поворачивает лицо так, чтобы половина со шрамами была лучше видна в свете огня. Койетан встречает взгляд Гашпара с вызовом, но его пустозвонство быстро сходит на нет.

– Только на одну ночь, – бормочет он. – И я хочу, чтобы волчица была связана.

Я не повторю одну и ту же ошибку дважды. Когда Койетан приближается ко мне с верёвкой, я бьюсь и кричу так громко, что все замирают, словно перепуганные цыплята. Я рада, что удалось испортить историю Гашпара о том, будто я особенно кроткая волчица, бессловесная и послушная, редкая жемчужина в моём народе. Не желаю думать о себе так, пусть даже в выдуманной просчитанной истории. И я не позволю Охотникам забрать у меня и это, мою суть.

Когда они наконец оборачивают верёвку вокруг моих запястий, на щеке у меня синяк, но я всё ещё выкрикиваю проклятия. Гашпар бледен и выглядит несчастным. Койетан кипит от гнева. Доротъя ведёт нас к пустому шатру, стараясь держаться от меня на расстоянии.

– Это был шатёр Ханны, – говорит она. – Сейчас он, конечно, пустует.

Стараюсь не допустить, чтобы нотки печали в её голосе охладили мой гнев.

– Благодарю, – говорит Гашпар. – Ваше гостеприимство драгоценно.

– Мы предлагаем не так уж много, – отвечает она.

– Более чем достаточно. – Он чуть кивает. – Да убережёт тебя Крёстный Жизни.

– Да пощадит вас Крёстный Смерти, – отвечает она инстинктивно, заученно. Затем, пригнувшись, она выходит из шатра, оставив нас с Гашпаром наедине.

Как только она уходит, перевожу на него лютый взгляд, рычу:

– Сними это с меня.

Гашпар поджимает губы. Его призрачная ухмылка всё ещё злит меня. Он стоит на другом конце шатра, скрестив руки, и говорит:

– Тебе придётся проявить больше смирения.

– Смирения? – бросаюсь на него. Не будь у меня связаны руки, я могла бы стиснуть его горло. – Не пичкай меня своей патрифидской чушью, особенно после того, как подвязал меня на бой с чудовищем.

– Тебе не придётся сражаться с ним, – возражает Гашпар. – Не думаю, что селяне вообще пожелают принять твою помощь.

– А ты, можно подумать, без меня способен его хоть чуточку ранить, – яростно выкручиваю запястья – тщетно. – Ты умолял меня помочь тебе найти турула ко Дню Святого Иштвана, а теперь радостно согласился задержаться на боги знают сколько дней в какой-то безымянной деревне, чтобы сразиться с каким-то чудовищем, в существовании которого ты даже не уверен. Что ты пытаешься доказать?

Гашпар вскидывает бровь.

– А что тебе удалось доказать, волчица, кроме того, что ты точно такая же, как те язычники, которых эти селяне боятся? Яростная, дикая, не наделённая ни моралью, ни здравым рассудком? Ты ничего не выиграешь, лишь подтверждая худшие предположения других о тебе.

Презрительно смеюсь:

– Попытками доказать ложность этих предположений я тоже ничего не выиграю. Я могла бы быть самой смиренной, униженной волчицей, которую ты когда-либо видел, – и это ничего бы не изменило. Думаешь, Святой Иштван останавливался, чтобы оценить характер каждого язычника, прежде чем сражал его мечом? Думаешь, его заботило, насколько беззубыми были их улыбки?

Гашпар стискивает зубы, но не отвечает. Вспоминаю, как он запнулся на слове «мерзанский». Неужели он провёл всю свою жизнь, ползая, пресмыкаясь перед каждым мужчиной и женщиной, которые презрительно кривили на него губы? Эта мысль меня успокаивает, чуть притупляет острый гнев.

– Развяжешь меня, пожалуйста? – сквозь зубы прошу я наконец.

Вижу, как его плечи расслабляются, и он вздыхает. Гашпар пересекает шатёр в один шаг и начинает ослаблять верёвку