Зодчий из преисподней - Светлана Горбань

— Ну, от всего не убережешься…

Она испуганно захлопала длинными черными ресницами, густыми и пушистыми. Тушь, конечно, французская, от лучшего производителя. Следователь многозначительно улыбнулся:

— Я смотрю: эти огромные шкафы на тонких ножках стоят. Ножки давно меняли? Ненадежные они на вид.

— Мебель тут вся старая. Боюсь, что и правда… — повела взглядом вниз.

— Вот видите. Неосторожно заденете — свалится, костей не соберешь.

— Да?

— В прошлом году шкаф куда меньшего размера упал на учительницу Великоторжицкой школы и убил насмерть. Потом распорядились во всех школах шкафы к стенам прикрутить. Я был в комиссии по проверке техники безопасности.

— Да, вы правы. Я скажу мужу… А лучше — Валентину. Пусть подумают. Не все же мне одной…

— А вам не приходило в голову, что кто-то охотится не на прислугу, а на вас?

— Что?! На меня?.. — черноглазое кокетство сменилось настоящим испугом.

— Не обязательно. Ваш супруг занимается бизнесом, конечно, имеет врагов.

— Для чего же тогда убивать Алинку?

— Испугать. Предупредить. Уничтожить нежелательного свидетеля.

— Вы хотите сказать, что у нас киллер по комнатам бродит, как у себя дома? Кто-то из охранников с ним в сговоре? — Ольга Владимировна вдруг раскраснелась. — Тогда здесь и сейчас опасно находиться?

Кинчев удовлетворенно встал:

— Я ничего не хочу сказать. У меня для этого нет никаких оснований. Но думать надо и над такой версией. Чтобы вскоре здесь не появились новые трупы. С охранником я поговорю внизу. И потом еще раз осмотрю дом.

И ушел. Попрощался лишь небрежным кивком.

Плюгавый очкарик, противный, как ежик.

Оставил роскошную женщину в кресле наедине с ее страхами. Взволнованную, сбитую с толку, оробевшую. Окутанную туманной кисеей неуверенности.

Колючий мужик.

Отвратительный.

А Кинчев тем временем уже спустился на первый этаж дома Ярыжских и заглянул в так называемый домашний кинотеатр, где его помощник, студент-практикант Миша Шерман, старательно записывал показания сидевших тут же ремонтников. Трое рабочих обескураженно молчали, ожидая конца писательских трудов помощника следователя и момента, когда они, расписавшись, смогут вернуться к работе. Их одежда — старые джинсы, потрепанные спортивные шаровары, растянутые свитера и байковая клетчатая рубашка на одном — вносила диссонанс в причудливо-современный интерьер роскошного зала. Все трое одинаково держали руки на коленях. Один, здоровенный лысый мужчина, производил впечатление бригадира и сидел посередине дивана. Справа от него примостился пожилой седой усач с худым лицом и редкими серыми волосами, слева — чернявый молодой человек.

— Виктор Андреевич, заканчиваю последний протокол, — старательный Миша попытался встать, но Кинчев не настаивал на соблюдении субординации:

— Сиди, пиши. Ну, как тебе?

Наивно-ясноглазый студент Шерман только восхищенно покрутил головой. Шел второй день его первой практики — и сразу убийство. Да еще в таком доме! Он даже мгновенно похудел от всепоглощающего чувства ответственности.

Два уютных кожаных дивана стояли боком к экрану огромного телевизора. Между ними — два глубоких кресла, таких же светлокожих, перед которыми разместился низкий стол, занятый сейчас бумагами практиканта. Вся эта мебель располагалась буквой «П», между ножками которой гордо раскинулся суперсовременный, но в данный момент мертвый экран. Виктор присел на диван напротив ремонтников и равнодушно обратился к свидетелям:

— Что вы тут интересного рассказали?

— Да вот… — развел руками самый молодой, черноволосый, с явно неславянской наружностью. — Мы как раз работали. И никуда из спальни той не выходили. Пока Надежда Карповна не позвала. Сюда. Тут мы и про вот это… про девушку узнали… что ее… убили, короче.

— С утра работаете?

— Да, — молодой был явно наиболее речистым из бригады.

— Во сколько начали работу?

— С восьми, как обычно.

— А материалы откуда носите?

— Они лежат там же, под стеной. Короче, приготовлены уже.

— И в коридоре, — добавил старший, не по возрасту — по должности, плотный лысый человек, который сидел между товарищами. Все трое поглядывали то вверх, на высокий зеркальный потолок, то вниз — на толстый оранжево-желтый ковер. Высокие металлические подставки, выстроившиеся параллельно стенам, как колонны, венчались наверху белыми плафонами и напоминали торшеры-переростки.

— И что же, даже в туалет никто не выходил?

— А чего туда выходить? — опять перехватил инициативу молодой чернявый. — Тут при каждой спальне — свой туалет. И ванная.

— И не курил никто?

— Да некурящие мы, — с гордостью заявил старший. — Тимур вот недавно тоже бросил, жена беременная, зачем ее-то травить? Ну, и ребенка будущего тоже…

Черноглазый Тимур подтвердил:

— Бросил. Три месяца уже не курю. Да и хозяйка тут настрого приказала, чтоб в помещении дымом не воняло.

Кинчев вспомнил про табачный запах в хозяйской спальне:

— А сама она не курит?

— Курит, — ответил старший.

— Дак ей можно, на то она и хозяйка… Да и запаха дыма тут почти не наблюдается. Так, редко когда…

— Из прихожей сюда запах походит?

— Да вот, вроде как через окно, с улицы. Она на балконе любит курить. На свежем воздухе, короче.

— Значит, вы никуда не выходили и подозрительного ничего не видели, не слышали?

— Работали мы…

Немолодой узколицый мужчина, до сих пор молчавший, вдруг признался:

— Видели, как девушку уносили… Короче, труп ее.

— Ну — и?

— Так на ней один только тапок был!

Кинчев поднял вверх указательный палец:

— Вот это и есть настоящая наблюдательность! Миша, не забудь в протоколе отразить! Вас как зовут, товарищ?

— Это… Батрак, Павел Петрович.

— Спасибо, Павел Петрович. Вот такие внимательные люди, как вы, всегда помогают следствию.

Молодой черноглазый рабочий тоже не захотел оставаться в стороне и выпалил:

— Утром маленький грузовичок приезжал. Из магазина…

— И что?

— Ну, приехал и уехал…

— Когда примерно?

— Ну, часов в десять-одиннадцать…

— Обедать будете? — вошла в кинозал угрюмая Надя Щукина. — Темнеет уже, а с утра никто и не ел.