Зодчий из преисподней - Светлана Горбань

— А давайте — я.

— А ты сегодня выспишься и завтра отправишься на улицу 50-летия СССР, дом двенадцать. И расследуешь там дело о пропаже со двора возле оного дома самодельного стола с металлической столешницей. О которой пропаже сегодня утром подала заявление гражданка Цокотюха.

— Ну вот…

— Не «вот», а «будет исполнено». Это дело по важности ничуть не хуже других. Боюсь, что там теневой бизнес замешан. О незаконном сборе металлолома. И его подпольных приемщиках. И искать надо по горячим следам. И при этом очень осторожно, там крутые хлопчики работают, они для спасения своего бизнеса ни перед чем не остановятся, — Кинчев, продолжая курить, открыл дверь в сторожку.

Охранник Николай Гапченко уютно сидел, сняв по-домашнему куртку, и читал «Факты». Увидев сотрудников следственных органов, он так вздрогнул, что порвал газету. Резко повернулся.

— Я это… Я тут немного… Вот… — промямлил он растерянно.

Кинчев молча изучал внутреннее убранство помещения, вертя в разные стороны массивную оправу с толстыми стеклами и не забывая время от времени добросовестно затягиваться табачным дымом. Миша Шерман все это старательно копировал, но отсутствие очков лишало его необходимой солидности.

В сторожке, кроме стола, имелись два стула, доисторическая железная вешалка с крючками из толстой проволоки, полочка для ключей и часы-будильник на батарейках. На подоконнике — кассетный магнитофон с обломанными ручками и неаккуратная стопка кассет, некоторые без футляров. С потолка свисала обычная лампочка, пол был дощатый, покрашенный обычной коричневой краской, а на свежепобеленных стенах красовались новый календарь-плакат с Андреем Шевченко, лихо бьющим по мячу, и красочные рекламы минеральных вод и шоколада. Сидя спиной к выходу, охранник мог видеть из окна и дорогу — прямо перед собой, и высокую старинную ограду — справа и слева.

Гапченко встал и потянулся за курткой:

— Я… покажу вам… это… территорию.

— Мы не спешим, — загадочно ответил Кинчев и снова сделал паузу.

Гапченко скомкал газету и бросил в помятое оцинкованное ведро, скромно заменявшее корзинку для мусора и запрятанное в дальнем углу за столом. У Миши Шермана загорелись глаза. Следователь спросил будничным тоном:

— Обзор отсюда неплохой, да?

Гапченко сглотнул и ответил довольно внятно:

— Да вот окна… На три стороны. А дверь, она в сторону дома. И это… стекла помыли недавно. Эта… Алина и мыла. Чтоб видно, значит, было.

— Вы с Алиной дружили?

— Ну, не так, чтобы очень… Но и не ссорились… Никогда. У нас хорошие отношения… были.

— Вы встречались с покойной Алиной Зацепой помимо служебных отношений?

— Нет! То есть… Мы, конечно, встречались… Ну, там с компанией… И так…

— Имели с ней близость? — разговор с нервным охранником начал доставлять следователю видимое невооруженным Мишиным глазом удовольствие.

— Ну, это… Нет. Нет. Ну… Короче, нет…

— Сексуальные отношения с покойной отрицаете?

— Да.

— А с другими охранниками у нее что-то было?

— У них и спросите.

Кинчев бросил окурок в ведро с газетами.

Сел на стул, приставленный спинкой к стене. Хмуро сказал:

— Вы, гражданин Гапченко, не выкручивайтесь, а отвечайте на вопросы. Убита девушка, а вы — среди подозреваемых.

— Я не убивал! — испуганно возмутился Николай. — Я уже говорил вашему… Этому… следователю.

— Конечно. Но алиби у вас нет.

— Я по территории ходил! Меня дворник видел! И тут сидел. Тоже. Машину пропустил. С продуктами. И выпустил… Вот… Шофер тоже может подтвердить.

Кинчев пропустил этот монолог мимо ушей и настойчиво повторил:

— С кем из охранников еще встречалась Алина?

— Не знаю. Димка за ней… это… бегал. Но она не хотела… Только смеялась.

— Димка — это Дмитрий Дука, ваш сменщик?

— Да. Точно. Только он дома сегодня. Придет в восемь. И это… опаздывать любит.

— А вы?

— Что?

— Любите опаздывать? Или всегда приходите только вовремя?

Гапченко искренне задумался. Почесал волосы под шапочкой с козырьком. И честно ответил:

— Не знаю. Я вообще-то стараюсь так… Чтобы не очень. И вообще…

— Ну, ладно, — Кинчев встал, — пошли, посмотрим территорию, пока окончательно не стемнело…

Гапченко натянул куртку с белой надписью на спине «Охрана» и сразу приобрел более значительный и уверенный вид.

Историю дальнейших похождений следователя, практиканта и охранника по парку мы заменим серией «моментальных снимков», которые дадут нам возможность быстро ознакомиться с результатами осмотра.

Итак, кадр первый. Голубые ели становятся темно-серыми, между их густыми ветвями сгущается таинственная тьма. Гапченко ведет гостей по расчищенным и покрытым многочисленными следами дорожкам. Большинство следов принадлежат самому Николаю, чего он не отрицает, делая упор при этом на свое постоянное присутствие в парке. И, естественно, отсутствие на месте преступления. Кинчев крутит головой во все стороны, смотрит вниз и вверх, на недавно покрытую зеленой керамической черепицей крышу. Ощупывает серо-серебристые водосточные трубы. Миша Шерман шепчет, радостно округляя глаза:

— Запросто по ним на второй этаж подняться можно! И деревья слишком близко к стене стоят!

Начинает темнеть. Все торопятся.

Кадр второй. Практикант Шерман замечает что-то на ветке ели, под балконом, снимает, показывает старшему следователю. Это окурок дамской сигареты — длинной и тонкой. Миша берет ее на память — как первое найденное им вещественное доказательство. Кинчев недоволен и торопит Шермана и Гапченко.

Кадр третий. В просторном помещении, примыкающем к гаражу и скромно именуемом сараем садовника, сам дворник-садовник Саломатин Рихард Виленович, вручает Кинчеву собственноручно написанный протокол с ответами на вопросы следователя. Тот восхищен: текст логичный и грамотный, хотя и неинформативный в смысле прояснения обстоятельств дела.

Еще более восхищает его сам дворник. Глухой от рождения, он не остался немым, научился читать по губам собеседника и довольно внятно отвечает на вопросы. Невысокий, плотный, весь какой-то квадратный, с большой головой умного доброго слоника. Он с большой охотой показывает пришедшей в сарай делегации изобретенный им снегоуборочный агрегат и усовершенствованный рыхлитель для почвы. Демонстрирует фотографии им же выведенных новых сортов астр. С немного преувеличенной жестикуляцией сообщает, что дома мог бы показать и рационализаторские свидетельства, и дипломы. С ненасытной энергией человека, лишенного непосредственного общения с окружающими, он готов рассказать о чем угодно, правда речь его трудно понять, говорит Рихард Виленович, словно с полным ртом, но старательным слушателям удается уяснить, что отец Саломатина — стопроцентный русский, с Поволжья, а мать — стопроцентная немка, из тех, что уже триста лет живут на юге Украины. Он даже говорит что-то по-немецки, но Кинчев со товарищи, увы, не имеют достаточных познаний в языках, чтобы понять его высказывания.