Зодчий из преисподней - Светлана Горбань

— Да он у них один — он и водитель, и экспедитор.

— Хорошо. Вы, Надежда Карповна, запишите все, что мне сейчас рассказывали. Там Коля Власенко по дому ходит, он образец покажет, как оформлять.

Кинчев отпустил Щукину. Осмотрел библиотеку, где устроился для допроса свидетелей. Старинная. Мебели не меньше ста лет. Шкафы запираются, темное дерево до сих пор сохраняет благородный вид. Книги большей частью тоже довольно старые. Под стеной, отдаленной от окон и балкона — железная мережка винтовых ступеней — вверх, к маленькой островерхой башне, возвышающейся над крышей. Похоже, именно это помещение ремонт затронул меньше всего. Только неярко блестит новенький паркет. Новизной сияют и прекрасный музыкальный центр и огромный, сработанный под старину, глобус. Выключенный компьютер с плоским экраном выглядит инородным вкраплением. Всюду — порядок и идеальная чистота.

— Ох, извините, я до сих пор не могу прийти в себя.

Ольга Ярыжская пришла в черном бархатном платье, уже успела снять яркий цветастый халат, в котором Кинчев увидел ее сначала.

— Все нормально, присаживайтесь, — он сразу повел себя, как хозяин, снова уселся за письменный стол, ей кивком предложил стул напротив, хорошо освещаемый розовыми лучами солнца. — Так что же мы имеем?

— Ужас! — Ольга Владимировна, все еще стоя, сложила ладони чуть ниже подбородка и привлекательно выпятила пышные груди. — Ужас и кошмар! Поверьте, я не знаю, что и сказать.

— Рассказывайте по порядку.

— Разве здесь есть какой-то порядок?! Убийство в нашем доме! Это ужас! Это такое несчастье!

— Вы сядьте и успокойтесь.

Она села и вдруг кокетливо улыбнулась:

— Вы всем так говорите?

— Как?

— «Успокойтесь».

— Нет, только неспокойным.

— Вы меня в чем-то подозреваете?

Виктор искренне вздохнул:

— Мы всех подозреваем. Такая работа. Но обвиняем только на основании фактов. Вот о них и расскажите.

— Я ничего не знаю. Я у себя в комнате была, отдыхала. Вчера столько хлопот было! Я просто лежала и читала. И слушала музыку. Алину нашла Надя. Я только услышала ее крик.

— Чей — Алины или Щукиной?

— Алины. А потом пришла Надя и сказала…

— Вы сразу вышли?

— Я… Поверьте, не помню. Нет, не сразу. Надя ко мне зашла и говорит… Не помню, но что-то она сказала. Про Алину.

— Что кричала Алина?

— Как это — что?

— Какие слова?

— Никаких. Просто пискнула — и все.

— Сколько времени прошло после этого писка и до прихода Щукиной?

— Не знаю… Я на часы не смотрела.

— У вас играла музыка. Что исполнялось, когда кричала Алина, что — когда вошла Щукина?

— Я не помню. Я читала. Музыка — так, просто… Поверьте, я привыкла, почти не слушаю.

— Сколько страниц вы успели прочитать за это время?

— Не помню! Две, три, может, пять или шесть… Я как-то не обратила внимания.

— Что читали?

— Коэльо. «Одиннадцать минут».

— Где книга?

— У меня в спальне. Принести?

— Не надо. Почему вы не вышли на крик?

— Не знаю. Не подумала, что… Что так страшно. Думала, снова какая-то глупость.

— Какая именно?

— Вы будете смеяться. — Довольно-таки испуганная, она все же немного кокетничала. Женщина до кончиков ногтей.

— Над чем?

— Разве Надя не рассказывала?

— О чем?

Ярыжская помедлила. Потом сообщила очень серьезно:

— У нас в туалете кто-то воду по ночам спускал. Однажды и днем тоже. Или как-то само спускалось. Не знаю. И Тимофеевна, и Алина говорили, будто кто-то чужой бывал в доме. Следы оставлял. Грязные. Кого-то видели в зеркале, какое-то отражение. Будто привидение. Девушку. Они все кого-то боялись.

— Кто именно — все?

— Алина, Тимофеевна, Надя.

— На это были какие-то основания?

— Поверьте, не знаю. Дом большой, еще не обжитый. Мы с мужем часто отсутствуем. Здешние бабы рассказывают какие-то легенды.

— Какие?

— Бывшие хозяева дома все погибли. Трагически. Это были страшные времена — война, революция. И потом тоже, когда техникум тут организовали, — то поджог, то эпидемия. И в Отечественную войну какие-то призраки на немцев напали. Может, не призраки — партизаны, но напугали всю округу. Слишком много тут загадок, слухи какие-то… Люди боялись работать. Когда здесь музей был.

— Но работать у вас не отказываются многие.

— Конечно, мы же хорошо платим! — Ольга развела руками. Перстни на ее пальцах, со скромным достоинством подтвердили: есть чем платить. — И социальные гарантии тоже… Все по закону!

— А почему вы именно их выбрали? Зацеп? Бабушку и внучку…

— Почему? Не знаю… То есть, я хотела, чтобы у нас работали родственницы. Помогали бы друг другу. Алина молодая, здоровая, быстрая. Красивая девушка. Постоянно на глазах у бабки была, та за ней присматривала. Со временем у нас стряпать будет их кума, мы уже договорились.

— Династия. Как в лучших домах Лондона и Парижа? — он близоруко прищурился сквозь очки.

— Почему бы и нет? И склоки меньше и воровства, когда родственники работают.

— Но, наверное, не только они к вам всей семьей приходили? Почему вы взяли именно их? Тимофеевна уже старая. Какая из нее уборщица? Едва ходит.

— Не так уж она плохо ходит! И прибирала добросовестно… Она очень интересная старуха. Рассказывала, как немцам прислуживала во время оккупации. В этом же доме.

— Вот как! Угождала оккупантам?

— И не только! Она помогла парк спасти!

Кинчев хмыкнул:

— Партизанка?

— Вы напрасно смеетесь, поверьте. Конечно, она какая с нее партизанка! Просто немцы на Рождество хотели срубить лучшие ели, ну, чтобы в доме поставить и украсить, а наши люди упросили их оставить. Дали взятки. Принесли: кто — сала, кто — курицу, кто — что мог. А Тимофеевна передавала. И ели сохранили! До сих пор стоят! Вы наш парк видели?

Ольга Владимировна чуть не встала, чтобы хоть из окна показать достопримечательности парка, но следователь остановил:

— Что же, Тимофеевна владеет немецким языком?

— Не знаю. Не спрашивала.

— Как она приняла известие о смерти внучки?

— Ужасно!.. Это было просто ужасно! У нее ноги подкосились, в буквальном смысле слова. Как вошла, увидела — так и упала. Мы сразу «Скорую» вызвали. Они на удивление быстро приехали.