Дневник натурщицы - Френца Цёлльнер

разъясняет, что я только радуюсь. Он говорит: «Разве я не прав, когда ругаюсь и браню все то, что люди называют своей культурой? Полные высокомерия из-за того, чего они добились, они обрушиваются на нас и не видят, что они всю жизнь обманывают самих себя.

Я спросила его, почему же он тогда не бросает города и не переселяется в деревню? В первый раз за всю свою жизнь я увидела, что есть нечто иное чем городская суета. Я в первый раз вижу, как люди спокойно гуляют и перекидываются шуточками мне кажется очень хорошей идеей, остаться здесь на более долгое время! – «Да, ты, может быть, еще могла бы это сделать, но у меня весь организм пропитан ядом большого города, я должен оставаться там, где нет покоя». Он сложил весла; мы как раз заплыли в одно из таких узких мест, когда одно озеро переходит в другое; кругом рос густой, высокий тростник и так как, вероятно, в нем было много насекомых, сотни ласточек летали вокруг нас.

«Посмотри-ка, – сказал он мне, – ласточки и жаворонки единственные известные мне птицы, которые могут петь на лету. Хотя, наверное, только ласточки, так как жаворонки не летают, они скользят по воздуху, подобно тому, как можно скользить по воде. А теперь, посмотри на одну из этих птичек и не выпускай ее из вида. Если бы я мог летать, как они, я бы тоже ликовал и пел. Скажи, ну где ты увидишь в Берлине такую сладкоголосую птичку? Там нет времени на пение. Там думаешь только о том, как бы денег заработать, для того чтобы потом их истратить. Когда я закончу свой воздушный корабль, я продам его военному министерству, а на вырученные деньги куплю себе маленькое имение и там должны быть ласточки и именно ласточки».

Разве это не поразительно, что одновременно все лучше и лучше узнаешь человека, и при этом учишься ранее неизвестным вещам? Один раз мы очутились в очень узком месте Шпре; по обеим сторонам был чудесный лес; вокруг нас летали большие птицы, которых я приняла за аистов, но они оказались цаплями: пейзаж имел такой торжественный и величественный вид, что мы оба неожиданно притихли. Вдруг Франц сказал: «Если бы сейчас сюда приехали несколько десятков берлинцев, то они подняли бы такой шум, что вся красота этого уголка сразу пропала бы». Так как меня немного раздражало, что он всегда так плохо отзывался о берлинцах, то я его спросила, разве мюнхенцы такой уж всесторонне образованный народ, что они здесь держались бы так тихо, что мы бы их и не заметили? Он посмотрел на меня и сказал, смеясь: «О, дитя мое, сюда вообще, никогда не явится ни один мюнхенский житель; столько воды и ни одной пивной, этого им не выдержать».

Мысль о воздушном корабле не давала ему покоя. В «Новой мельнице» он передал лодку одному знакомому, который должен был доставить ее в Шмеквиц, а мы поехали по железной дороге от Кенигсвустергаузена в Берлин.

3 июля

С момента нашего возвращения Франц работает, как сумасшедший. Оба молодых человека мешали ему, и он их отпустил. Напряженный труд и некоторые неудавшиеся поправки в деталях корабля сделали его очень угрюмым. Он, этот обычно веселый человек, часто становится совсем печальным. Недавно был такой случай; он сказал: «Видишь-ли, я честно трудился и, если верить людям, то я кое-чего добился. Конечно, я выше уровня тех ничтожных людей, из которых состоит основная масса, но ведь нужно двигаться дальше, чтобы достичь еще больших вершин. Однажды я хотел поехать в Карлсруе; по дороге что-то сломалось в локомотиве и вдруг мы услышали: «Дурлисбах все выходят из вагонов». Видишь ли, я очень боюсь, что когда-нибудь со мной опять это случится: дальше дороги нет, оставайся же с Богом в Дурлисбахе!». Мне 28 лет и мне кажется я должен был бы быть совсем другим. Но я верю, что еще не все потеряно, поэтому, я знаю, что добьюсь славы, и только иногда, как сегодня, мне кажется, что из меня ничего не выйдет. Когда я умру, то ничего не останется после меня. А если останется, то на что оно мне? Я думаю, что искусство и честолюбие – все это глупости! Главное– вести правильную жизнь, и, вероятно, только после смерти мы узнаем, что такое жизнь настоящая».

И это говорил человек, которому все без исключения завидовали за его талант и стремительную карьеру!

15 июля

Недавно я спросила Франца, почему он в плохом настроении, всякий раз, когда я посылаю по его поручению деньги по определенному адресу. Каждое пятнадцатое число я должна посылать одну и ту же сумму по одному и тому же адресу и как раз в этот день он всегда бывает в дурном расположении духа.

«Мне все равно пришлось бы тебе когда-нибудь это рассказать, поэтому давай, поговорим сейчас». Был уже вечер, мы уселись в саду, выпили немного холодного кофе – он закурил. «Видишь ли, он всегда начинал с этого любимого слова, если бы католическая церковь отпускала не только грехи, но и глупости, то я стал бы тотчас благочестивым, нo тo что называют глупостью, себе никак нельзя простить. Когда я приехал в Берлин, я был молодым, веселым парнем, который говорил все, что думал и который верил, что все люди такие же. Ну, вот, жил я у людей, которые обо мне нисколько не заботились. Однажды я участвовал в одном конкурсе и выиграл в нем главный приз, который в результате получил вовсе не я, а кто-то другой, как это часто бывает на подобных мероприятиях, где всегда процветают мошенничество и обман. Но в газете появилась заметка, что я получил 1500 марок за первый приз; мои хозяева обрадовались – это было в самом деле трогательно. Я был очень признателен, что эти милые люди так сердечно ко мне отнеслись. Я накупил всяких деликатесов и вина и пригласил на ужин своих хозяев и их дочь, которую раньше никогда не видел. Не знаю, что я такого на радостях и под хмельком наговорил и сделал, но спустя 4 недели мне заявили, что я должен жениться на их дочери! Теперь меня только осенило, в чем была причина их сердечного и родственного отношения ко мне, и я съехал с квартиры, их дочь была не совсем здорова психически, но ребенка все же родила. Я не чувствую никаких угрызений совести по поводу всей этой истории, так как я