Седьмая свеча - Сергей Пономаренко

Оля повернулась к Глебу и встревоженно сказала:

— У меня плохое предчувствие — мне вдруг показалось, что я не буду здесь на поминках по матери на сорок дней. Пообещай: если со мной что-нибудь случится, ты тогда сам организуешь достойные поминки. Обещаешь?

— Да ты что, Оля?! Какие глупости говоришь! — возмутился Глеб.

— Пообещай мне, и тогда я от тебя отстану! — Лицо Оли покраснело, глаза сузились, и смотрела она жестко.

«Бог ты мой! Опять эти суеверия!» — подумал Глеб и сказал:

— Ну, обещаю!

— Без «ну» и на полном серьезе! — заупрямилась Ольга.

— Обещаю, что в случае чего организую все достойно: соседи будут сытые и пьяные. А в доказательство этого откушаю немного землицы, — шутливо сказал Глеб и наклонился, словно собираясь взять щепоть земли в подтверждение своих слов.

— Да ну тебя! — разозлилась Оля. — Мы наконец поедем или нет? Вроде кто-то очень спешил побыстрее отсюда уехать!

— Так точно, мэм! — Глеб сделал реверанс и распахнул перед ней дверцу автомобиля. — Карета подана. Куда прикажете, мэм? — Ольга не отозвалась на шутку и молча забралась в салон автомобиля, что означало высшую степень ее обиды на Глеба.

Был будний день, и узкая трасса оказалась запруженной автотранспортом. С чувством превосходства из-за своей мощи шел поток автопоездов дальнобойщиков, изредка взрываясь пароходными сиренами и придавливая к обочине мелюзгу-легковушки. С ними могли соревноваться только деловито требующие освободить дорогу, мгновенно набирающие скорость и удаляющиеся из поля зрения шестисотые и пятисотые «мерседесы», джипы различных марок.

Глеб, сидя за рулем своего семилетнего БМВ, чувствовал себя дискомфортно. Барахлил инжектор, и Глеб никак не мог на равных соревноваться в скорости и только с завистью и раздражением провожал взглядом обгонявшие его «болиды», периодически проносящиеся за окном. Ко всем неприятностям добавилась неполадка в системе омывания стекол, и такие «болиды», проносясь мимо, забрызгивали лобовое стекло, практически закрывая обзор, а стеклоочистители только размазывали грязь, так как чуть моросящий дождик недостаточно смачивал стекло. Уже дважды Глебу приходилось останавливать машину и тряпкой протирать снаружи лобовое стекло. Обиженная Ольга продолжала хранить молчание, не реагируя на его попытки ее расшевелить. Это был явный признак того, что дома будет скандал. По давней договоренности они не выясняли отношений, когда он был за рулем, но зато дома… Все это отнюдь не способствовало улучшению настроения.

Когда до Борисполя оставалось километров тридцать и до Киева было уже рукой подать, у него сдали нервы и он сорвался. Воспользовавшись моментом, когда впереди идущая фура стала притормаживать перед поворотом, он выскочил за сплошную осевую линию, на полосу встречного движения, чтобы обогнать фуру. Маневр удался, хотя на выходе из поворота он чуть не столкнулся с идущей в лоб «таврией», но все же благополучно разминулся с ней. Почувствовав прилив адреналина в крови, Глеб начал вести автомобиль на предельной скорости, какую только позволял развить неисправный инжектор. Приходилось все время маневрировать, так как в это время движение было интенсивным в обоих направлениях. Стрелка спидометра дрожала между 120 и 140 километрами в час, он ловко маневрировал, ухитряясь перестроиться в свой ряд буквально перед носом у встречного, отчаянно сигналящего клаксоном и фарами автомобиля. После новой порции адреналина он испытал состояние эйфории и отрешился от всего обыденного. Он уже чуть ли не специально провоцировал такие моменты, чувствуя бешеное возбуждение от постоянного притока адреналина в кровь.

Вновь обгоняя на крутом закрытом повороте рейсовый автобус, он внезапно увидел перед собой красную морду «Икаруса» и ничего не успел предпринять. Ему показалось, что руль сам повернулся у него в руках, и БМВ выбросило на левую обочину. «Икарус» успел достать только правое заднее крыло БМВ, но и этого было достаточно, чтобы машина закрутилась волчком, как ветряная мельница. Он смутно услышал ужасный удар и скрежет рвущегося, мнущегося металла, на мгновение потерял сознание и тут же пришел в себя. Земля вдруг стала небом, стойки сложились, словно в картонной коробочке, и он уперся головой в крышу, лишь после этого осознав, что машина перевернулась и он висит вверх тормашками на ремне безопасности. Переднее стекло напоминало лохмотья, а узор множества трещин походил на паутину. Автоматически Глеб выключил зажигание, даже не осознавая того, что делает. Он все норовил обернуться назад и посмотреть на Ольгу, до этого дремавшую на заднем сиденье, но никак не мог ее увидеть. Проклятый ремень безопасности не расстегивался. Дверца возле него деформировалась и не открывалась. Кровь из разбитых бровей и лба медленно стекала на потолок, а Глеб только и мог наблюдать, как вдруг оказавшиеся рядом люди пытаются вытащить его из машины. Апатия овладела им, и он закрыл глаза и как бы отключился от внешнего мира. Он слышал доносящиеся словно через вату голоса, но не вникал в смысл услышанного. Это был шок.

Пришел в себя, уже лежа на траве. Полный седоватый мужчина, приподняв его голову, совал под нос пузырек с чем-то резко пахнущим. «Нашатырный спирт», — подумал Глеб и вдруг чихнул прямо в лицо мужчине, забрызгав его слюной.

— Где Оля? — сразу спросил он и тут увидел ее, лежащую недалеко от него, с помертвевшим, неживым лицом, в разорванном и окровавленном платье. Она теперь стала похожей на мать. — Что с ней? Что же вы стоите и ничего не делаете? — закричал он, вскакивая и бросаясь к ней.

Ему в голову пришла спасительная мысль: «Надо донести ее до шоссе, там остановить машину и довезти до ближайшей больницы».

Он схватил Олю, но она оказалась удивительно тяжелой, так что он смог ее только приподнять. Глеб тащил ее волоком наверх, где беззаботно неслись в обоих направлениях различные автомобили и ничего не напоминало о трагедии. Его догнали и вырвали из его рук Ольгу.

— Ты что делаешь, бля? — услышал он грубый голос. — Не угробил в аварии, так хочешь сейчас добавить? У нее ведь может быть сломан позвоночник, ей надо лежать на твердом до приезда «скорой». Она вот-вот должна быть, ее уже вызвали по «мобилке». Эх ты, лихач!

Ничего не соображая, охваченный жаждой деятельности, он сильно стукнул говорившего в челюсть, даже толком его не рассмотрев. Тот остолбенел от неожиданности, и тогда Глеб стал наносить один за другим беспорядочные удары по туловищу мужчины и по лицу. Его схватили за руки и обездвижили. Женский голос сказал: «У него шок!» Мужской голос хмуро возразил: «У него заскок!»

Его связали по рукам и ногам, и он снова лежал на траве, но это была другая трава, не такая, как во дворе покойной тещи, — вся желтая, иссохшая и противно шелестящая, как напоминание о прошедшей жизни. Он лежал под продолжавшим моросить мелким дождиком и все пытался перевернуться на бок, чтобы увидеть Ольгу, и когда ему удалось перевернуться, ее от него скрыл частокол ног, мужских и женских. Вскоре приехали «скорая помощь» и милиция.

Из плохо закрученного крана в кухне капает вода на стопку грязной посуды, звук эхом разносится по пустой, затихшей квартире, противно щекоча нервы. Глеб полулежит в кресле перед темным экраном телевизора, а перед ним на журнальном столике стоят, словно дразнясь, недопитая квадратная бутылка «Древнекиевской» и угрожающе-молчаливый телефон. Он гипнотизирует его взглядом, молит, чтобы тот ожил, пускай даже это будет не звонок из больницы, лишь бы прогнать проклятую тишину, которую он сам накликал.