История запорожских казаков. Быт запорожской общины. Том 1 - Дмитрий Яворницкий

Из зверей в запорожских степях водились волки, лисицы, зайцы, дикие кошки, олени, лани[109], сурки, «необыкновенной величины» дикие кабаны, медведи, лоси; сайги, барсуки, горностаи[110], хорьки, речные бобры и куницы, до сих пор еще попадающиеся в самарских лесах[111]; первобытные туры, водившиеся в Литве и Польше до XVI века[112], от которых и теперь еще находят близ самарских лесов разной величины рога; наконец, выдры, сугаки и дикие кони. Выдра, по-татарски каборга, по-запорожски видниха – зверь речной, во множестве водившийся преимущественно в водах Великого Луга; с виду они похожи на кошку, но гораздо толще и длиннее; ноги у них короткие, при конце широкие и, как у гусей, с перепонками; хвост чрезвычайно длинен и пушист; шерсть у молодых серая, у старых – черноватая, всегда пушистая, лоснящаяся и как бы бросающая от себя искры[113]. Сугаки, то есть особой породы дикие козы, водились в самарских лесах, у днепровских порогов и в Великом Лугу; это животное высокое, тощее, быстроногое и тонконогое, с двумя белыми лоснящимися рогами, с шерстью мягкой, нежной и, подобно атласу, гладкой во время линяния и несколько грубоватой, каштанового цвета в обыкновенное время; оно не имеет носовой кости и взамен того имеет длинную переднюю губу, которая мешает ему есть и заставляет его щипать траву, постоянно пятясь назад; мясо его на вкус не уступает козлятине[114].

Дикие кони, или так называемые тарпаны, также были обыкновенным животным в степях запорожских казаков. «Они, – говорит очевидец Боплан, – ходили табунами от 50 до 60 голов и нередко заставляли нас браться за оружие: издали мы принимали их за татарскую конницу. Впрочем, дикие лошади не способны ни к какой работе, и хотя жеребята могут сделаться ручными, но также ни к чему не годны, разве только для пищи; мясо их чрезвычайно вкусно и даже нежнее телятины; впрочем, на мой вкус не так приятно. Дикую лошадь усмирить невозможно. Впрочем, дикие кони разбиты на ноги; копыта их разрастаются, делаются толстыми – ибо их никто не обрезывает – и не дозволяют лошади быстро скакать»[115]. В XVIII веке множество диких лошадей водилось в местности по левой стороне реки Ингула[116]. Видевший их в это время, хотя гораздо выше новороссийских степей, русский академик Самуил Гмелин описывает их так: «Самые большие дикие лошади величиной едва могут равняться с самыми малыми домашними лошадьми. Голова у них, в рассуждении прочих частей тела, чрезвычайно толста, уши весьма остры и бывают такой же величины, как у домашних лошадей, или долги почти как у осла и опущены вниз, глаза у них огненные; грива весьма коротка и курчава; хвост у иных густ, у иных редок, однако всегда короче, нежели у домашних лошадей. Цветом похожи на мышей, и сей признак примечен на всех находящихся в сих местах диких лошадях, хотя, впрочем, писатели упоминают только о белых и пепелистых. Однако цвет на брюхе у многих сходствует с пепелистым, а ноги, начиная от колена до копыта, черны. Шерсть на них весьма долга и столь густа, что при осязании более походит на мех, нежели на лошадиную шерсть. Они бегают с несказанною скоростью, по крайней мере вдвое против домашней доброй лошади. При малейшем шуме приходят в страх и убегают. Каждое стадо имеет предводителя, жеребца, который идет вперед, а другие ему следуют. Дикий жеребец весьма падок до домашних кобыл, и если он может успеть в своих намерениях, то, конечно, не упустит случая и уведет их с собою, причем иногда загрызет противника, то есть домашнего жеребца. Ловящиеся всегда тенетами, дикие лошади с великим трудом бегают и по большей части спустя год по потере свободы умирают»[117].

Еще такое описание: «Дикие лошади из себя небольшие, но довольно толстые и очень крепкие, на масть мышастые. Мой отец и ловил их, так что же? Они или убегут, или подохнут, потому что не могут жить в неволе – по степи им бегать, это так. Вот это, бывало, едет по шляху человек на кобыле, а дикие лошади пасутся. Сейчас же дикий жеребец выскочит и нюхает, чем тот человек едет – кобылою или конем. Как почует, что кобыла, так и пиши, человече, что пропал: побьет оглобли, поломает воз и захватит с собой кобылу. И сколько по той дороге колес, ободьев, оглобель да драбин от возов валялось: то все шкода диких жеребцов»[118]. Господин Иосиф Шатилов в своем «Сообщении о тарпанах» дает описание дикого коня, пойманного в 60-х годах в Новороссии, чем-то схожее, но чем-то и отличающееся от цитированных выше: «Рост 1 аршин и 14 вершков; шерсть мышастая, грива и хвост черные, густые; глаза выпуклые, большие, горящие огнем; по всей спине, от гривы к хвосту, черная полоса; голова несколько увеличенная, ноздри расширенные, плотное, на крепких ногах, телосложение. Он держит себя гордо и на свободе и под верхом, скоро бежит рысью в запряжке и шибко скачет в галоп под верхом; вынослив в езде и добронравен в упряжке… не теряет тела как в конюшне, так и в табуне, всегда полный и круглый, бодрый и игривый»[119]. В последний раз видели косяк диких лошадей, числом шесть голов, в 1866 году, в вековых тирсах Херсонской губернии, в Заградовской степи князя Кочубея[120]. В настоящее время дикие лошади продолжают существовать в Средней Азии[121].

Из птиц в степях вольностей запорожских казаков водились: бабы, как пишет все тот же Боплан, «с такими огромными шеями, что они могут в своих зобах, как будто в садке, держать живую рыбу и доставлять ее оттуда себе в пищу»[122]; лебеди, гуси, утки, дрофы, стрепеты, колпицы, бакланы, журавли, аисты, цапли, тетерева, куропатки, коростели, скворцы, голуби, орлы, соколы, ястребы, чайки, соловьи, стрижи, галки, сороки, вороны, чижи, щеглы, кулики, жаворонки, подорожники и другие более простые птицы; из домашних птиц петухов было больше, чем кур, потому что петухи пением своим заменяли казакам часы[123]. Большинство из названных зверей и птиц служили предметом охоты для запорожцев и составляли некоторый источник частного и войскового дохода.