Наши хрупкие надежды - Мэри Бланш

бы эта комнатушка была моей собственностью, я бы сожгла ее, но здесь будет чья-то новая история. Возможно, заселится молодая семья или пара из другой страны. Квартира познакомится с новыми историями, а старые сохранит в своих тонких стенах. Никто не узнает про жизнь бывшей хозяйки дома. Про ее брата-наркомана, про то, что ее пытались изнасиловать… два раза. Что она пыталась бороться за прекрасную жизнь. Все это сохранят стены комнаты. И так же с квартирой сверху. Никто знать не будет, что там жила проститутка из Италии, которая подвергалась унижениям от мужского пола. Она была красивой, умной, любила читать. Но кому это важно, если единственное, что могут запомнить люди, — это «проститутка»?!

***

«Я дома. Хочу встретиться».

Смотрю на сообщение, которое отправил Адам почти сорок минут назад. Уже нет смысла избегать его, я должна попрощаться, как бы тяжело ни было.

Поднявшись с дивана, я делаю глубокий вдох и уверенно выхожу, закрыв дверь. Подойдя к квартире напротив, я замечаю знакомые ботинки возле двери, ведущей на улицу.

Он там. Ощущаю, как сердце ускоряет темп, а мои темно-рыжие от природы волосы будто седеют от страха.

Выскочив на улицу, я сбиваю ногой тыкву, которая украшает наше здание и катиться к колесу машины Адама.

— Переспим напоследок? — выпаливаю я, удивляясь, что сказала такое.

Не это я планировала сказать. Адам задыхается дымом сигареты от услышанного и таращиться на меня.

— У меня ребенок в комнате.

— Это да или нет?

Боже! Дайте мне скотч, я заклею свой рот!

Адам поднимает брови, а я, закрыв лицо руками, мямлю и собираюсь уходить.

— Боже! Прости!

Я не успеваю зайти внутрь, как Адам хватает за руку, открывая мое лицо. Он серьезно оглядывает меня и бросает сигарету на асфальт.

— Что значит «напоследок»?

Я молчу. Самое долгое молчание за всю жизнь. Моя грудь горит в топе, сердце борется с желанием выпрыгнуть наружу. Глаза Адама из карих превращаются в черные от напряжения и тишины. И я наконец выдавливаю из себя:

— Я переезжаю в Лондон.

АДАМ

Мне казалось, что я делаю все правильно: уделяю больше времени сыну, пытаюсь стать хорошим отцом и мужчиной, который полюбил девушку. Бросил наркотики, пью витамины, которые посоветовали врачи, посещаю психолога.

Все вроде бы хорошо, но девушка, которая, как мне казалось, дала шанс показать себя настоящего, шанс нам, говорит, что уезжает в Лондон.

— Когда? — решаюсь спросить я после пятиминутного шока.

— Послезавтра. Я боялась тебе признаться. Не хотела делать больно.

Я отпускаю ее руку и смотрю на землю.

— У тебя получилось, — шепчу я.

Мишель подходит ближе, осторожно касается щетины и умоляет взглянуть на нее.

— Но… почему? — спрашиваю я у нее и жизни в целом.

Почему надежда на отношения, на любовь, погасла, даже не успев загореться?!

Мишель собирается ответить, но я, боясь ответа, незамедлительно ее целую, прислоняя к кирпичной стене. Всю неделю я скучал по ее губам, по улыбке, по ее присутствию.

Ее пальцы зарылись в мои волосы, губы отвечают вздохом на поцелуй. Я поднимаю ее, и ноги Мишель обвивают мою талию. Сжимаю ее грудь в знакомом черном топе. Мое тело горит, но разум велит остановиться. Я прислушиваюсь ко второму. Отпускаю Мишель, опираюсь на стену позади нее и кладу голову на плечо.

Чувствую ее сердцебиение, дыхание. Мы оба в смятении, оба потеряны…

— Наверное, нужно быть манипулятором, — произношу я, поднимая голову. — Сказать, что если уйдешь, то я вернусь к наркотикам, спрыгну с крыши, в конце концов, — смеюсь я и на секунду замолкаю. — Но я не такой. И рад этому. Не имею права решать за тебя, но боюсь узнать ответ на вопрос «почему?».

Глаза чуть блестят, я убираю ладонью предательскую слезу и отхожу на шаг от девушки.

— Прости… я не хотела делать больно.

Мишель грустно улыбается, в ее голубых глазах читается печаль. Печаль от того, что сделала больно мне. Но я не имею права жаловаться или винить ее… я просто надеялся, а надежды все рухнули, как во время землетрясения.

— Адам, я готова объяснить.

Руки Мишель трясутся, она сжимает их в кулаки и продолжает:

— Я хочу, чтобы наша любовь была чистой, а сейчас она… уродлива.

Она закрывает глаза, а я сжимаюсь от ее слов.

— Прости, мне нужно заткнуться. Все же я не была готова… я не хотела оскорбить или…

Мишель снова закрывает глаза, сконфуженная. Ее рот действительно нужно заткнуть, и этим должен заняться я.

Подхожу и беру ее за руку. Мишель открывает глаза, которые умоляют понять ее и как-то поддержать — начать первым.

— Сейчас это неважно. Начнем с того, что ты просила изначально… хочу насладиться тобой.

Мишель вдыхает так, что ее грудь сильно поднимается. Замечаю на ее коже мурашки и легкую печальную улыбку.

— Чарльз ведь дома, будет ужасно…

Она права. Чарльз дома, спит сладким сном, но это не значит, что я поведу Мишель к себе.

— Есть идея получше, — улыбаюсь я и жестом показываю на свою машину, ощущая новый прилив мурашек на коже Мишель.

10 ГЛАВА

АДАМ

Мишель садиться на меня, не прерывая поцелуй. Я закрываю дверь заднего сидения, и на секунду она отстраняется.

— Мы можем включить классическую музыку?

— Эээ… да, но у меня в телефоне нет музыки, — в смятении отвечаю я, придерживая Мишель за бедра.

— У меня есть!

Она улыбается, достает телефон, и уже через минуту нас окутывает прекрасная спокойная мелодия.

— У меня никогда не была секса в машине, — признается Мишель, покусывая губу.

— У меня никогда не было секса под музыку, — улыбаюсь я.

Мои руки медленно гуляют по ее нежной, как струны скрипки, спине. Мы целуемся спокойно, но долго это не длится. Мы оба понимаем, что не знаем, когда это повторится, когда я вновь смогу насладится ее губами, утонув при этом в океане ее глаз.

Мишель оперативно работает с ремнем на моих джинсах, пока я обнажаю ее грудь. Ее язык движется по моей шее, руки тонут в моих волосах.

— Мишель… постой.

Она останавливается, и, придерживая ее за талию, я ищу презерватив в месте, где всегда оставляю стаканчики от кофе.

Мишель смотрит на меня, и ее лицо так и говорит: «Боже, да! Как я могла забыть о защите!»

Наконец, кроме окутавшей машину музыки, наружу выходят непрерывные стоны.

Ее аккуратные пальчики проходят по моему прессу. Я не отпускаю ее, сжимаю ягодицы так, что она вскрикивает.

— Целуй меня, Адам. Я хочу