Исмаил - Амир-Хосейн Фарди

И он быстро поцеловал его руку. Молодой сотрудник, не ожидавший этого, рыдал, всхлипывая. Видя это, некоторые также начали плакать. Главноуправляющий, держа руки молодого человека в своих руках, подошел к микрофону и сказал:

— Я не согласен, чтобы праздничный пир превратился в траурную церемонию. Пейте за здравие и веселитесь.

Он поцеловал молодого сотрудника и быстро отошел в другую часть зала, туда, где собралось и ждало его общее руководство и региональные руководители.

После того, как отошел в сторону главноуправляющий, рассыпались по залу и другие, и настал черед веселья и развлечений. Люди не знали меры и потребляли горячительного больше, чем могли вместить. Неизбежно многих стало рвать — и в передней части зала, и в задней, и в туалетах. В этой части программы Исмаил не участвовал и вскоре собирался уходить. Его выбором стал желтый лимонад, который напоминал ему о кофейном заведении Али-Индуса: там, когда его мучила жажда, он часто шел к холодильнику, брал желтый лимонад и тут же, на месте, пил. А иногда шел в подсобку, снимал обувь, садился, прислоняясь к стене, смотрел на индийскую киноактрису и мелкими глотками пил желтый лимонад, охлаждался.

Кто-то сильно ударил его по спине. Он повернулся. Это был Сафар, с разрумянившимся щеками и горящими глазами.

— Ну как, парень из квартала, хорошо идет?

А потом, когда увидел в руках Исмаила стакан с желтым лимонадом, отпрянул, нахмурился и с тягучим акцентом спросил:

— Деревенщина, тут все есть, а ты лимонад пьешь? Боишься хлебнуть?

— Нет, парень. Но я столько налил, что сверх этого мне и не выпить.

— Ага. Лентяй, значит.

…Харири ждал его около двери. Они вместе с Исмаилом вышли на улицу. Навстречу им поспешил ночной ветер с гор и завладел их обонянием. Харири вытер платком пот со лба и глубоко вздохнул:

— Вай, вай! Какой воздух, мертвеца оживит!

Исмаил посмотрел на небо. Между ветвями и густой листвой чинары звезды сияли безжалостно. Ветерок мягко толкал ветки, и единственная горлинка душераздирающе печально пела свою песенку. Они подошли к машине. Вокруг нее крутился Хедаяти. Харири спросил:

— Что ты делаешь, Хедаяти?

— Дверца куда делась? Нету!

— Как нету, есть! Сейчас открою, один момент подожди!

Он открыл ключом дверь водителя. Сел. Потом открыл дверь с пассажирской стороны, потом заднюю, и дал знак Хедаяти садиться в машину. Хедаяти сел медленно и тяжело. Сел и Исмаил. Харири завел двигатель, и они поехали. Хедаяти вполголоса напевал. Исмаил сказал:

— Вроде как все прошло очень хорошо, правда?

Хедаяти повернулся и горящим взглядом посмотрел на него.

— Еще бы не правда, еще бы не хорошо, мои ноги как будто не по земле шли, а по небу. Знаешь, чего моя душа сейчас желает?

— Чего желает?

— Душа моя желает прямо сейчас, если б была тут большая река, раздеться догола, только в трусиках остаться, и прыгнуть в воду. Ай, хорошо как!.. Когда, помню, жил в деревне, все время купался, но никогда не раздевался совсем. Боялся мальков рыб. Они тебе все причинное место обгрызут, защекочут. Всегда нырял в трусиках и плавал.

И он начал движениями рук и рывками ног показывать, как плывет в реке. Потом представил, будто рыбки заплыли между его ног и начали его щекотать. Он громко, раскатисто захохотал, потом запел, потом заговорил:

— Нет, нет! Нет, не так. Девочки молоденькие, отпустите меня, черт, пальчиками не щекочитесь!..

Харири со смехом сказал:

— Ну ты даешь, старина, сейчас сворачиваю налево, чуть спокойнее, пожалуйста.

— Харири, душа моя, не понимаешь ты. Я тут не виноват. Это они ко мне в штаны залезли!

— Очень хорошо, постепенно освобождайся от них!

Тот помолчал. Машина неслась по пустынным улицам на предгорном севере Тегерана, спускалась к центру города. Сквозь открытые окна налетал ветер и бешено вихрился в кабине. Хедаяти вскинул руки и ослабил узел своего галстука.

— Я заткнулся. Черт, словно осла взнуздали. Нет, нет, осел — это хорошо, мамочка моя нежная, я умру за осла. Теперь за здоровье ослов громкими голосами поревите!

И он начал низким голосом, а потом высоким голосом издавать протяжный рев, и громкий, и долгий. Харири так смеялся, что слезы выступили, потом сказал:

— Хедаяти, ты с таким голосом должен был оперным певцом стать. Жаль, что тебя не открыли!

Хедаяти, замолчав, откинулся на подголовник сиденья. Исмаил смотрел на его голову, большую и бесформенную. Она напоминала тыкву — была с каштановыми редкими волосами и с кожей в пятнышках, шишечках и с капельками пота, выступившими на ней. От Хедаяти шел запах, резкий и тошнотворный. Исмаил, передвинувшись, сел позади кресла водителя и в зеркале нашел лицо Харири, внимательно следящего за дорогой. Он быстро гнал машину. Хедаяти проснулся от сильного ветра. Протяжно зевнул.

— Харири, душа моя, далеко еще ехать?

— Уже недалеко.

— У меня есть время спеть одну песню?

— Пой, дорогой Хедаяти, пой столько песен, сколько душе твоей угодно!

Хедаяти начал петь. Тут было все. от новомодных шлягеров до старинных песен. Он из каждой выхватывал одну строку или куплет, потом бросал. Пел он кое-как и без всякого смысла. Харири через зеркало посмотрел на Исмаила и засмеялся. Прошло несколько минут. Хедаяти замолк.

— Харири, душа моя, еще не приехали?

— Нет, еще не приехали.

— А-а-ах! До чего длинная эта дорога — как подштанники моей бабушки, сколько ни тяни, еще столько же останется. От того конца до этого — ух, растянули!.. — потом он обернулся на Исмаила и сказал: — Ага, а я и забыл. Ну-ка иди сюда, работа есть тебе.

— Какая работа?

— У меня бабушка вдова — женись на ней. Ни приданого не возьмет, ни калыма не надо, ни расходов на свадьбу. Все для тебя абсолютно бесплатно, прямо завтра идем и оформим все. И в добрый час! Если согласен, то по рукам! — и он протянул свою белую мясистую руку. — Соглашайся — не пожалеешь. Расходы на регистрацию тоже за мной, не хочу, чтобы ты бросал деньги на ветер.

Исмаил рассмеялся и пожал ему руку.

— Господин Хедаяти, так дела не делают, вы меня врасплох застали. Да что там, потрясли. Разрешите, я подумаю и позже отвечу.

— А о чем тут думать? Брачный договор подписывай — и вперед. Вон посмотри на Харири: тощий, как жердь, не поймешь, в чем душа держится, и с такими мощами взял себе двух жен. Одну ночь с одной, другую с другой. Я последнее время опасаюсь, что они ничего от него не оставят. Но выкладывается он изо всех сил. А ты боишься с одной старушкой не совладать. Эх, паренек, доколе будешь спать один? И красавец ты, и положительный, профессия есть и кусок хлеба — значит, все у тебя есть. Так чего ждешь? Подписывай — и работай себе.