Канцелярская крыса - Константин Сергеевич Соловьев

— Часы нормальности? — со слабой улыбкой спросил Герти.

— Можно назвать и так. При единице подкинутое вами яблоко через какое-то время приземлится на землю в соответствии с законами физики. При пятёрке его траектория может измениться таким образом, что образует в небе вензель Её Величества, к примеру.

— Ну а при двенадцати, надо думать, оно превратится в сэра Исаака Ньютона и станцует матросский танец, — сардонически заметил Герти, вызвав на лице Брейтмана очередное непонятное выражение.

— Не совсем. При условной полуночи концентрация хаоса, если так можно выразиться, сделается невозможной для нормального функционирования материи на молекулярном уровне. Нереальность пожрёт саму себя, не в силах сдерживаться, как древний змей Уроборос. Но общую идею вы, кажется, поняли. Чем дальше стрелка продвигается по невидимому циферблату, тем больше вероятность нарушения законов материального мира. Всё время, что мы наблюдаем за этим блуждающим островом, часы показывали, грубо говоря, от двойки до тройки. Показатели колебались, но в пределах допустимого. Все эти автоматоны и счислительные машины хоть и колебали Новый Бангор относительно естественного течения жизни, но всё же радикально на нём не сказывались.

— Замечательно, — прокомментировал Герти, — Но причём здесь я?

— А при том, мистер задержавшийся гость, что всё изменилось в тот день, когда вы впервые ступили на землю острова.

— В каком смысле изменилось?

— Стрелка качнулась вперёд сразу на несколько делений.

— И это из-за меня? — недоверчиво спросил Герти.

— Сперва мы даже не знали, что это связано с вами. Просто отметили внезапный скачок напряжения поля. На одну двенадцатую оно стало ближе к тому моменту, когда пространство и время скручиваются друг с другом, как макаронины. Как будто кто-то завёл долго дремавшие часы. Не стану скрывать, это вызвало у нас панику. Новый Бангор для нас — заповедник, научный объект, который мы стараемся изучать по мере сил, не допуская никаких действий, способных повлиять на его судьбу. Мы наблюдатели и сознаём свою роль. Но это… Это нас до чёртиков напугало, честно говоря. На наших глазах поле Нового Бангора набирало силу. Стрелка неумолимо двигалась дальше, тем самым увеличивая вероятность событий, которые полностью исключены в обычном мире.

— Ваш привычный мирок под стеклом микроскопа стал разрушаться? — язвительно осведомился Герти, — И вы перепугались насмерть, верно?

Брейтман пожевал губами.

— Да. Полагаю, можно и так сказать. Мы сбились с ног в поисках причины, которая могла дать ход этому процессу.

— И вы уверены, что полуночи Новый Бангор не переживёт?

— Скорее всего, он попросту растворится в первородном хаосе. Сейчас его в некотором роде удерживает притяжение нашего реального мира, но если связи окончательно распадутся… Это будет самый запоминающийся и странный конец света из всех возможных. Остров попросту разорвёт нереальностью. Возможно, дома превратятся в китов, воздух сделает карамельным сиропом, звук станет цветом… Словом, самое жуткое полотно художника-авангардиста покажется вам воплощением классицизма по сравнению с тем, что суждено будет увидеть жителям острова.

— А вы, разумеется, этого не хотите. Так привязались к своему объекту исследования?

Брейтман усмехнулся уголками губ. Так, что на миг его истинное лицо проглянуло сквозь черты Питерсона, и сделалось ясно, что Брейтман вовсе не молод, несмотря на ясный взгляд голубых глаз. Ещё не старик, но, без сомнения, уже отмерил половину своей жизни. Его истинный возраст просвечивал сквозь арендованную плоть Питерсона.

— Напоминаю вам, мистер Уинтерблоссом, что вас и меня в темпоральном отношении разделяет шесть столетий. Вы — наше глубокое прошлое. И Новый Бангор, как ни странно, тоже. Очень странный кусочек странного прошлого, но нашего прошлого. Если он растворится во взрыве хаоса, никто не может предположить, как это повлияет на нас. Новый Бангор — это мерцающая глубинная бомба, сорвавшаяся с якоря и двигающаяся по непонятному течению. Если она взорвётся, последствия могут быть совершенно любыми. Как для вас, так и для нас. Надеюсь, я объяснил причину нашего беспокойства.

— Объяснили, — заверил Герти, — Но не хотите же вы сказать, что…

— Да, — Брейтман неожиданно жёстко ударил кулаком по столу, — Это вы были тем ключом, который завёл механизм. Мы сопоставили все известные факты и убедились в этом. Стрелка шевельнулась ровно в тот миг, когда ваша нога коснулась причала. Не знаю, почему, но у вас с Новым Бангором, по всей видимости, какие-то особенные отношения.

Герти фыркнул.

— Он начал пугать меня с первой же минуты. Едва ли это хороший фундамент для длительных отношений.

Брейтман мотнул головой, точно не слышал его.

— В первый же день стрелка сдвинулась на два деления. Два! Этого было недостаточно для того, чтоб в городе пошёл дождь из расплавленного сыра или птицы стали насвистывать «Короля Лира» азбукой Морзе, но всё же… Вы и сами стали свидетелем первых преображений. Стоило вам явиться в Канцелярию, как пробудилось дремавшее в «Лихтбрингте» несколько месяцев зло. Которое не имело бы шансов, будь оно в обычных условиях. Но стрелка пришла в движение.

— Это… из-за меня? — растеряно спросил Герти, — Но ведь профессор Нейман за несколько месяцев до этого подселил зародыш Сатаны в машину!

— Верно. Но проклюнулся этот зародыш именно после вашего визита. Это было не единственным знаком того, что Новый Бангор стремительно обгоняет всех прочих претендентов на звание «Самый безумный город — 1895». Были и другие. Много других. Некоторые так и остались сокрыты от вас, другие, напротив, хорошо знакомы.

— Какие ещё знаки?

— Подумайте, — предложил Брейтман с несколько мстительной интонацией.

Герти хотел было сказать, что не имеет ни малейшего представления. В день прибытия он был слишком сбит с толку чередой неприятнейших недоразумений, чтоб оглядываться по сторонам и замечать странности. Но не успел даже открыть рта. Новая мысль, жуткая, отдающая затхлой кровью и ночной сыростью, вторглась в его мозг и завладела им.

Был ещё один знак. Страшный, бросающийся в глаза, отвратительный знак, который он до поры до времени не воспринимал.

— Бангорская Гиена.

— Совершенно верно. Её первое убийство по странному стечению обстоятельств тоже пришлось на день вашего прибытия. Пробуждение Дьявола, появление серийного убийцы… Кажется, Новый Бангор нахватался от вас не самых лучших идей, а? А ведь это только то, что мы заметили. Как знать, сколько ростков хаоса ещё возникло на острове? Сколько из них набираются сил, чтоб сдвинуть чёртову стрелку ещё на одно деление…

— Я не имею к этому ни малейшего отношения! — воскликнул Герти с негодованием, — Не смейте…

Брейтман осадил его одним взглядом. Оказывается, у него это получалось не хуже, чем у мистера Беллигейла.

— Имеете, — буркнул он, — Ещё как имеете. Просто сами не представляете, каким образом. И никто не представляет. Достаточно знать, что вы являетесь своего рода катализатором для всего ненормального, что начало происходить в Новом Бангоре. Вы как капля воды, которая упала на смесь кристаллического йода и алюминиевого порошка. Без вас это была обычная смесь. Но