Критические вопросы теории и практики систем - К. Эллис

если методологии вмешательства будут вынуждены оправдывать себя ссылками на (мнимое) улучшение организационных показателей, то подлинно эмансипаторские методологии могут вообще не появиться: "Те, кто делает доступными средства освобождающей рефлексии и предлагает другим использовать их, представляются консерваторам беспринципными и жаждущими власти "доброхотами", которых упрекают: "Работу делают другие". Очень хорошо, но для кого?" (Sloterdijk, 1987, p. 21).

А если есть выбор, то сторонники и практики TSI должны выбирать, для кого они работают.

 

НЕКОТОРЫЕ АНОМАЛИИ В ПОДХОДЕ УЛЬРИХА К КРИТИЧЕСКОМУ ИССЛЕДОВАНИЮ И РЕШЕНИЮ ПРОБЛЕМ

 

Норма Ромм

Центр системных исследований Университета Халла

ВВЕДЕНИЕ

В данной статье рассматриваются некоторые утверждения Ульриха относительно релевантности подхода критической системной эвристики (КСЭ) для критического исследования и решения проблем, а также выявляются некоторые аномалии в этой позиции. Понятие "аномалия", используемое здесь, заимствовано у Гоулднера (1980). Оно относится к внутренним противоречиям в теории (обнаруживаемым критиком) или указывает на "информацию", которая представляет собой плохие новости для теории (которой теоретик может быть склонен сопротивляться). Враждебная информация" или плохие новости вызывают (воспринимаемые) события или идеи, не учитываемые в теории и не согласующиеся с ее предпосылками, - следовательно, порождают внешнюю аномалию. Гоулднер утверждает, что все теории можно рассматривать критически, выявляя аномалии (как внутренние, так и внешние), что дает толчок к пересмотру теоретических положений и их последствий для соответствующей практики. В данной работе аномалии ставятся в конфронтацию с текстами Ульриха, что является попыткой вступить в диалог с этим произведением и расширить его.

 

ДОСТУП К "СИЛЬНЫМ МИРА СЕГО

Как отмечает Джексон (Jackson, 1985, p881), некоторые из вопросов, которые можно задать текстам Ульриха, не ограничиваются рассмотрением только его работ, а действительно являются вопросами, которые стоят перед многими теоретиками (и практиками), придерживающимися той или иной формы "критической теории". Один из вопросов, который Джексон задает Ульриху - и, как следствие, другим "критическим" теоретикам, - заключается в следующем:

"Остается вопрос - почему вовлеченные [планировщики/проектировщики систем1 должны стремиться учитывать мнения и интересы тех, кто затронут, но не вовлечен? Вопрос о том, какой класс, группа или агентство обладают властью, волей и интересом для создания рационального общества [в критических теоретических терминах], беспокоил теоретиков критики на протяжении всего ХХ века...... Ульрих скорее пренебрегает такого рода вопросами" (1985, p88J).

Этот вопрос поднимался и другими авторами, комментирующими надежду некоторых критических теоретиков (см. Ulrich 1986, p12; и 1991, P112) "смутить" дизайнеров, не способных противостоять нормативным последствиям своих разработок. Например, Иванов (1991) спрашивает:

"Что, если те влиятельные агенты, которые организуют переговоры и которых должны смущать полемические вопросы, не смущаются? Что, если они вместо этого заявят, например, что "мы считаем слишком дорогим бремя доказательств, которое вы хотите на нас возложить", или "слишком дорогим устранение добровольного согласия всех тех, кто может пострадать от системы и ее последствий", и т.д.?" (1991, p45).

Флад и Ульрих, излагая вариант критической эвристики, предложили следующее:

"Критическая эвристика... уделяет пристальное и явное внимание тому, чтобы не предполагать, что те, кто контролирует "власть принятия решений", готовы учитывать мнения и интересы тех, кого это касается, а только то, что они заинтересованы в том, чтобы их собственные мнения и интересы выглядели защищаемыми на рациональных основаниях" (1990, с. 24).

Флад и Ульрих утверждают, что, хотя критический подход не может заставить власть имущих учитывать интересы менее влиятельных, он может "...по крайней мере, приоткрыть этот фасад рациональности и объективности, столь характерный для стратегических действий влиятельных корыстных групп ....". (1990, p24). Они подчеркивают, что обоснованность критического подхода (и, в частности, критической эвристики):

'"...должна оцениваться прежде всего с точки зрения ее потенциала в плане практического применения и освобождения. Поэтому важно создать условия, при которых практические суждения могли бы постоянно осмысливаться в прозрачных неэкспертных терминах, а их пристрастность выявлялась бы повседневным изложением природы социального опыта на обычном языке" (1990. p24).

Однако проблема с приведенной выше формулировкой задачи критического подхода (как отмечает Иванов) заключается в том, что она оставляет нерешенным вопрос о том, почему призыв задуматься о нормативных последствиях проектирования систем (путем привлечения неэкспертных мнений) должен быть услышан и серьезно рассмотрен планировщиками/экспертами. Ведь в соответствии с предпосылками подхода CSH Ульриха, мощные корыстные интересы, скорее всего, будут стремиться контролировать ситуацию, а не открываться требованиям подлинной дискурсивной рациональности. Ульрих постулировал, что

"Всегда будет меньшинство граждан, которых можно "с умом" подтолкнуть к тому, чтобы последовать призыву Хабермаса к парциальности [предпочтению] разума, и даже они не станут таким образом бескровными существами, отказывающимися от всех, кроме обобщенных, потребностей и интересов" (1983, С. 151).

Если предполагается, что "сильные", скорее всего, будут непримиримы или, в лучшем случае, будут торговаться (с точки зрения их большей власти) за псевдокомпромиссы в принятии решений, то в каком смысле критическая эвристика предлагает теоретическое обеспечение для практического применения "эман- ципаторной" повестки дня, определяемой как улучшение практики дискурсивной рациональности? (Хабермас "разрешил" вопрос об основании дискурсивной рациональности, предположив, что (трансцендентальный) интерес человека к освобождению записан как историческая возможность в нашем виде (ср. Romm, 1991, pp134-144). Ульрих, заново открыв смысл этого разрешения, вскрыл осиное гнездо, в котором гнездятся аномалии!)

Аномалия 1 (внутренняя генерация). Теоретическое утверждение: Лишь меньшинство граждан когда-либо будет движимо дискурсивным разумом и готово к его применению. Конкурирующее теоретическое утверждение: Улучшение ситуации в направлении формирования более дискурсивной рациональности в человеческих отношениях возможно благодаря вмешательству критической теории. Предлагаемая область для пересмотра предпосылок:

Какой взгляд на человеческие склонности подразумевает данная теория? Почему и когда "власть имущим" становится неудобно обслуживать те или иные интересы?

Теперь продолжим рассмотрение моральной проблемы, поднятой Ульрихом в связи с возможностями критического исследователя вмешиваться или выступать посредником при встрече заинтересованных сторон, имеющих, как ему кажется, разные интересы.

 

ВОЗМОЖНОСТИ ДЛЯ МОРАЛЬНОГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА?

Бабуроглу (1992) проливает свет на этот вопрос, по-новому интерпретируя позицию Ульриха и рассматривая ее актуальность в различных контекстах. Он утверждает, что с точки зрения позиции Ульриха (как он ее интерпретирует), в определенные моменты от дознавателя требуется приостановить представление о том, что встреча между заинтересованными сторонами может привести к "...взаимно согласованному и желаемому представлению, из которого следует исходить или к которому следует стремиться" (1992, с. 286). [Приостановка понятия взаимности согласуется с предположением Ульриха о том, что во многих контекстах интересы не всех могут быть удовлетворены - взаимное согласие на основе предполагаемой общности интересов или даже на основе подлинных компромиссов трудно/невозможно достичь (ср. Ulrich,

1983, p393; 1988, p424; и обсуждение Ромма - 1995: раздел 6)]. Но какова практическая цель этой теоретической позиции? Аргумент Бабуроглу