Краем глаза - Дин Кунц

Ангел не отходила от него, держась в двух шагах сзади, остановилась за стулом, наблюдая, как он открывает банку с газировкой.

— Чего ты ходишь за мной? — спросил Барти.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. — Барти повернулся к Полу: — Она ходила, не так ли?

— Всюду, — подтвердил Пол.

— Я хотела посмотреть, упадешь ли ты, — объяснила Ангел.

— Я не падаю. Ну если и падаю, то редко.

Прибыла Мария Гонзалез с дочерьми. Казалось бы, компания девочек должна была заинтересовать Ангел, но она не отлипала от Барти.

— А зачем повязки?

— Потому что пока у меня нет глаз.

— А где ты возьмешь новые глаза?

— В супермаркете.

— Не разыгрывай меня. Ты же не один из них.

— Один из кого?

— Из взрослых. Если они меня разыгрывают, это нормально. А если ты, это жестоко.

— Хорошо. Новые глаза я получу у врача. Они не настоящие, из пластмассы, и заполнят то пространство, которое занимали глаза.

— Зачем?

— Чтобы поддерживать веки. И потом, если в глазницах ничего нет, я выгляжу очень страшным. Люди пугаются. Старушки падают в обморок. Маленькие девочки вроде тебя писают в трусики и убегают, громко крича.

— Покажи мне.

— Ты привезла с собой чистые трусики?

— Боишься мне показать?

Повязки держались двумя эластичными лентами, так что Барти поднял их одновременно.

Кровожадные пираты, безжалостные секретные агенты, пожирающие мозги инопланетяне из далеких галактик, суперпреступники, правящие миром, жаждущие крови вампиры, зубастые вервольфы, жуткие гестаповские головорезы, безумные ученые, сатанисты, людоеды, куклуксклановцы, прирожденные убийцы, лишенные чувств солдаты-роботы с других планет резали, кололи, жгли, расстреливали, душили, забивали дубинками, раздирали на куски, увечили, пытали бесчисленных жертв в сотнях и тысячах рассказов, повестей и романов, которые Пол прочитал в дешевых журналах и книгах в обложках. Однако ни один эпизод из этих колоритных историй, призванных наводить на человека ужас, не тронул его так сильно, как вид пустых глазниц Барти. Пола передернуло, он отвел взгляд. Несчастье мальчика со всей очевидностью показало ему, сколь уязвимы в этом мире даже невинные дети, вновь разбередило вроде бы начавшуюся затягиваться рану, которую оставила в душе смерть Перри.

И вместо того, чтобы смотреть на Барти, он наблюдал за Ангел, которая изучала лицо слепого мальчика. Запавшие веки не вызвали у нее ужаса, а когда одно веко приподнялось, открывая черную каверну, она не выказала отвращения. Наоборот, подошла поближе, протянула руку, коснулась щеки Барти чуть ниже того места, где был левый глаз. И Барти не отпрянул от ее прикосновения.

— Ты боялся? — спросила она.

— Более чем.

— Было больно?

— Не очень.

— А теперь боишься?

— В основном нет.

— Но иногда?

— Иногда боюсь.

Пол вдруг понял, что в кухне воцарилась тишина, что женщины повернулись к двум детям и застыли, словно восковые фигуры.

— Ты помнишь вещи? — спросила девочка, кончики ее пальцев по-прежнему касались щеки Барти.

— В смысле как они выглядят?

— Да.

— Конечно, помню. Прошло только пятнадцать дней.

— Ты забудешь?

— Не знаю. Возможно.

Целестина, стоявшая рядом с Агнес, обняла ее за талию, как когда-то обнимала сестру.

А рука Ангел двинулась к правому глазу Барти, и вновь он не отпрянул, когда ее пальчики коснулись закрытого, сморщенного правого века.

— Я не дам тебе забыть.

— Как это у тебя получится?

— Я могу видеть. И могу говорить, как твоя говорящая книга.

— Говорить ты можешь, это точно, — согласился Барти.

— Вот я и буду твоими говорящими глазами. — Ангел опустила руку. — Ты знаешь, откуда берется бекон?

— Его дают свиньи.

— Неужели ты думаешь, что такая вкуснятина может получиться из жирной, вонючей, грязной, хрюкающей, старой свиньи?

Барти пожал плечами:

— Спелый желтый лимон тоже выглядит сладким.

— Так ты говоришь, свиньи?

— Кто еще?

— Ты по-прежнему говоришь — свиньи?

— Да. Бекон делают из свиней.

— Так я и думала. Можно мне выпить апельсиновой газировки?

— Я тебе принесу, — предложил Барти.

— Я видела, где ты ее взял.

Она взяла банку газировки, вернулась к столу, села, похоже, закончив исследование нового дома.

— Ты хороший, Барти.

— Ты тоже.

Пришли Эдом и Джейкоб, подали обед, еда была отменной, разговор — еще лучше, пусть братья-близнецы иногда и делились своими обширными познаниями о железнодорожных катастрофах и извержениях вулканов, повлекших за собой немалые человеческие жертвы. Пол говорил мало, зато слушал с удовольствием. Если бы он не знал этих людей, если бы случайно вошел в комнату во время обеда, то решил бы, что видит перед собой большую семью, потому что в общении только-только познакомившихся людей не могло слышаться такой теплоты, близости и — последнее относилось исключительно к братьям — эксцентричности. Пол не улавливал ни претенциозности, ни фальши, никто не избегал неудобных тем, что иной раз приводило к слезам, ибо смерть преподобного Уайта оставалась свежей раной в сердцах тех, кто любил его. Но, пусть врачующие средства женщин остались загадкой для Пола, он видел, как за слезами следовали воспоминания, вызывающие улыбку и успокоение, а цветок надежды всякий раз распускался из семечка безнадежности.

К немалому изумлению Пола, Агнес, как выяснилось, понятия не имела о том, что на имя Бартоломью ее мужа вдохновила знаменитая проповедь преподобного «Этот знаменательный день». Пол слышал первую передачу, на которой проповедь прозвучала впервые, узнал, что по многочисленным заявкам слушателей ее повторят через три недели, и убедил Джо послушать ее. Джо услышал ее в воскресенье, второго января 1965 года… за четыре дня до рождения сына.

— Он, должно быть, слушал проповедь по автомобильному приемнику, — сказала Агнес, порывшись в памяти. — Джо пытался заранее сделать большую часть работы, намеченной на следующую неделю, чтобы провести ее со мной и младенцем. Поэтому с некоторыми клиентами встречался и в воскресенье. Он много работал, а я старалась испечь все пироги и выполнить другие обязательства до главного дня моей жизни. В те дни мы проводили вместе меньше времени, чем обычно, и, даже если проповедь произвела на него сильное впечатление, мне он о ней ничего не успел сказать. Но последнее слово, которое он произнес, было… «Бартоломью». Он хотел, чтобы я назвала нашего сына Бартоломью.