Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков

в цилиндры и колеса паровоза. Эти две пушки, возможно, были последние, так как почти все пушки были уничтожены ввиду отсутствия снарядов и, главным образом, лошадей.

Мы начали переходить железную дорогу около 3 часов ночи, когда этот бронепоезд вышел пересечь нам дорогу. Паровоз, получивший две гранаты, остановился и, выпуская клубы пара, зашипел, как умирающее чудовище.

Все это случилось 7 апреля 1918 года.

Генерал Марков отъехал в сторону, и бронепоезд начал беспорядочную стрельбу. Наши подползли под вагоны и зажгли паклю с керосином, найденную в будке. Поезд сожгли и команду перебили.

Это был тот самый бронепоезд, который обстреливал нас в колонке, где у нас были большие потери, главным образом в обозе раненых, расположенном на площади. Наша артиллерия молчала, так как почти все пушки были приведены в полную негодность и не было снарядов.

Во время ликвидации этого бронепоезда я был ранен. Когда уже рассвело и наш арьергард переходил железную дорогу, меня подобрала молоденькая сестра милосердия (ростовская гимназистка). Она привела нескольких добровольцев и, сняв с их помощью мои доспехи и шинель, ножницами распорола тесную гимнастерку, наложила тампоны туда, где была прострелена грудь и спина, и перевязала. Все это она сделала поразительно быстро. Важно было то, что она остановила кровотечение.

Меня положили на повозку и по прибытии в станицу Дядьковскую поместили в числе 12 человек тяжело раненных в небольшой станичной школе. К вечеру нам начали давать усиленную дозу морфия, в результате чего к утру 9 апреля 9 человек уже больше не проснулись. Армия ушла часа в 4 утра, а мы остались.

На рассвете я немного пришел в себя. По-видимому, меня растормошила учительница, и я увидел картину. Первые лучи восходящего солнца осветили большую комнату, где на полу разместили нас. Молоденькая казачка-учительница стоит посреди комнаты и плачет. Капитан Марченко, я и прапорщик Чириков смотрим на нее и ничего не понимаем. Сквозь слезы она рассказала, что произошло, и, указав на 9 человек других, сказала, что они не проснутся. Как тяжело раненных, нас было решено оставить, предварительно усыпив, чтобы нас не замучили красные. Нас троих она может спасти, так как у нее на примете есть старый надежный казак с повозкой.

Она ушла и быстро вернулась и сказала, что он согласен нас отвезти и догнать армию. Действительно, через несколько минут приехал старик со старой лошадью и повозкой. Чириков отказался ехать, так как разбитая берцовая кость ноги причиняла страшную боль при малейшем движении. Учительница вытащила нас и вместе со стариком положила на повозку, и мы поехали.

Красные начинали занимать станицу с противоположной стороны. Их конные разведчики были видны по обеим сторонам дороги, и, если бы они не поленились посмотреть, что вез наш казак, нам всем была бы крышка.

Когда мы отъезжали, было трогательно наблюдать эту молоденькую казачку, желавшую нам счастливого пути… Что стало с ней, безвестной героиней?.. Мы просили ее немедленно покинуть станицу…

Через 5–6 часов мы догнали армию в станице Успенской. Щедро наградили старика, тем более что его старая лошадь была загнана и сам он не хотел возвращаться в станицу Дядьковскую. Там же, в Успенской, мы узнали о восстании казаков на Дону.

В конце мая все тяжело раненные были погружены на колесные, мелко сидящие пароходы в станице Манычской, и по прибытии в Новочеркасск нас поместили в госпиталь и сделали необходимые операции. У Марченко ампутировали правую руку, так как начиналась гангрена, а у меня началось осложнение в правом легком, так как верхняя его часть была пробита пулей. По выходе из госпиталя и после двухмесячной поправки я поступил в тяжелую артиллерию.

Летом 1918 года я прогуливался по Садовой улице и увидел идущего мне навстречу прапорщика Чирикова с ампутированной правой ногой. Он, конечно, не узнал меня, так как я был в новой морской форме, а сам он был в состоянии нервного расстройства после пережитого. Оказалось, что красные его пощадили, так как генерал Деникин оставил раненых на попечение нескольких комиссаров, которых он пощадил с тем условием, что они не дадут раненых на растерзание.

Раздел 3

Корниловцы в Первом Кубанском Походе[208]

Добровольческая армия, выйдя в Задонские степи, сделала переход в тридцать верст на восток от Ростова и остановилась в станице Ольгинской. Здесь были подсчитаны силы армии. Оказалось: около трех тысяч штыков и до двухсот сабель при ста конях, несколько десятков пулеметов и восемь трехдюймовок. Боевые запасы были очень скудны: шестьсот снарядов и по двести патронов на винтовку.

Для удобства командования вся пехота была сведена в три полка – Ударный Корниловский, Офицерский и Партизанский. В Корниловский полк были влиты сводная часть Георгиевского полка полковника Кириенко[209]и офицерский батальон полковника Симановского. После этого Корниловский полк развернулся в три батальона и насчитывал тысячу сто штыков. Его командный состав стал такой:

Командир полка – подполковник Неженцев. Помощник командира полка – капитан Скоблин[210]. Адъютант – поручик князь Ухтомский[211]. Начальник связи – капитан Морозов[212]. Начальник хозяйственной части – капитан Гавриленко[213].

Командир 1-го батальона – полковник Булюбаш[214]. Командир 1-й роты – капитан Миляшкевич[215]. Командир 2-й роты – штабс-капитан князь Чичуа[216]. Командир 3-й роты – капитан Минервин[217]. Командир 4-й роты – капитан Пиотровский[218]. Командир 2-го батальона – полковник Мухин[219]. Командир 5-й роты – штабс-капитан Томашевский[220]. Командир 6-й роты – штабс-капитан Петров[221]. Командир 7-й роты – поручик Салбиев[222]. Командир 3-го батальона – полковник Индейкин[223]. Командир 9-й роты – капитан Лызлов[224]. Командир 10-й роты – штабс-капитан Мымыкин[225]. Командир пулеметной роты – есаул Милеев[226].

Из восемнадцати человек этого командного состава ныне здравствуют лишь пять человек, двенадцать погибло в боях с большевиками, а есаул Милеев, потрясенный Новороссийской эвакуацией, застрелился.

14 февраля в яркое солнечное утро реорганизованная армия вышла из станицы Ольгинской. Темная лента людей, повозок извивалась по искрящейся белой степи. В авангарде шел Офицерский полк, за ним растянулся обоз с военным имуществом и ранеными, вывезенными из Ростова, в арьергарде – корниловцы. Переночевали в станице Хомутовской. Ранним утром вдруг послышалось за станицей «таканье» пулемета, а на улице с треском разорвались одна за другой две шрапнели. С непривычки в обозе поднялась суматоха.

– В