Аромагия - Анна Орлова

— Ай, ты понимаешь, что тогда тебя осудят, как остальных? — Мать матерей вперила в него внимательный взгляд, однако Петтер не дрогнул.

— Я готов нести ответственность наравне со всеми! — отчеканил он.

Вот паршивец, как складно заговорил!

— Садись, — кивнула Мать матерей. Кажется, стойкость Петтера произвела впечатление даже на нее. — Ай…

Что она хотела сказать, осталось тайной. Один из драконов коснулся ее плеча и что-то тихо сказал на ухо. Подумав, она кивнула и проговорила громко:

— Ай, ладно! Перерыв на полчаса!

Из зала меня вывел Исмир. Я старалась ни с кем не встречаться взглядом, понимая, что отныне для общества Ингойи я хуже, чем прокаженная.

Дракон отвел меня в торец коридора, спиной заслонив от любопытных глаз.

— Можно мне поговорить с ним? — спросила я тихо.

— Разумеется, — согласился Исмир. — Только вам придется несколько минут побыть одной. Я пока попрошу, чтобы его перевели.

Я кивнула. Не слишком большая цена…

— Госпожа Мирра к подсудимому Петтеру, — сообщил Исмир конвоиру. Ладони дракона веско покоились на моих плечах.

Солдат кивнул и рывком распахнул передо мною дверь.

— Я останусь здесь, — тихо проговорил Исмир, и я несмело ему улыбнулась, благодаря за деликатность.

Юноша стоял у окна, спиной ко мне, но стремительно обернулся, услышав стук. Он не был скован, и лишь осунувшееся лицо свидетельствовало о том, что он пережил.

— Зачем вы это сделали? — спросил Петтер напрямик, неприступно скрестив руки на груди. И острый травянистый запах осоки — режущей пальцы, стоит ее тронуть.

— Зачем?! — возопила я, в два шага преодолев расстояние между нами, и вцепилась в отвороты его шинели.

Он рефлекторно отшатнулся, разом растеряв напускное безразличие.

— Вы, самоуверенный юнец! — восклицала я, с каждым словом встряхивая его за грудки. Я была в ярости, игнорируя то, что он выше меня и, разумеется, сильнее. — Как вы посмели?!

— Посмел — что? — наконец поинтересовался Петтер, придержав меня за руки. — Я дважды предал своего командира и должен за это ответить!

Холодная уверенность его слов взбесила меня еще больше, хотя мгновение назад я могла поклясться, что это невозможно. И это красноречивое «дважды»…

— Ах, предали?! — почти прошипела я, глядя в темные глаза. — И теперь, разумеется, хотите «смертью искупить» и все такое? Так вот, не выйдет! — я вырвала руку и обличающе ткнула его пальцем в грудь. — Раз уж вы поступили, как считали нужным, имейте теперь смелость принять последствия. И жить — слышите! — жить с этим. А не заставлять меня оплакивать вас!

В запале я даже не замечала, что стою вплотную к нему, почти прижавшись к грубому сукну шинели, и кричу. Потом будто споткнулась о его взгляд.

— Мирра, — выдохнул он и нашел губами мои губы…

За тонкой дверью, в серой казенной обстановке, мы целовались. Упиваясь теплом юноши, я позабыла обо всем — о конвоирах за стеной, об Исмире, о суде.

— Я люблю вас, — тихо сказал Петтер, осторожно прижимая меня к себе.

Открытый взгляд, упрямо выдвинутый подбородок, горькая усмешка на еще совсем детских припухших губах… И запах — бальзамовый, протяжный аромат ладана. Спокойная вера.

— Обещайте мне, — потребовала я отчаянно. — Обещайте, что будете жить! Исмир поможет вам, только не упрямьтесь! А я… Я уеду с вами, куда скажете. Только живите!

Петтер обнял ладонями мое лицо, провел большим пальцем по губам…

— Не надо, — печально улыбнулся он. — Что я могу вам дать? С ним вам будет лучше.

Можно было не спрашивать, кого он имел в виду.

И от земляного, древесно-дымного аромата ветивера, смешанного с пьянящим медовым жасмином, мне хотелось плакать.

— Обещайте! — настойчиво повторила я.

— Обещаю, — твердо ответил Петтер. — И спасибо вам за…

— Время! — приоткрыв дверь, сердитым шепотом сообщил конвоир. Надо думать, он изрядно нервничал из-за нарушения порядка. — Уходите, быстро!

— Мирра, уезжайте! — в спину мне успел сказать Петтер. И, уже совсем тихо: — Не надо вам этого…

Долго гадать о смысле его слов не пришлось. У входа в суд меня уже поджидали разъяренные родственники и друзья подсудимых. Новость о моем выступлении распространилась, как пожар.

— Шлюха! — крикнул какой-то прыщавый юнец с лихорадочно горящими (то ли от эмоций, то ли от простуды) щеками.

— Продажная тварь! — уверенно поддержал какой-то солидный господин в мундире.

— Своих продала! — отчаянно крикнула полубезумная женщина в засаленном бедном платье. — С не людью снюхалась!

Самое страшное, что среди этого моря лиц взгляд то и дело выхватывал пациентов, соседей, знакомых. Те, кого я лечила когда-то, теперь швыряли в меня обидными и злыми словами. И, надо думать, через минуту в ход пошли бы заботливо припасенные огрызки и камни…

Однако за спиной моей айсбергом возвышался Исмир, по одному жесту которого леденцы закрыли меня собой. Чуть поодаль уже надрывался свисток, призывая полицейских на подмогу.

Вот только как я могла не видеть? Госпожа Мундиса, походившая на увядшую розу, — ее муж тоже был там, на скамье подсудимых. Заплаканная Гуда, один из сыновей которой служил под началом Ингольва. Служанка господина Гюннара. Хмурый кондитер Эгиль. Господин Бранд — неопрятный, небритый, с помятым лицом запойного пьяницы и в засаленной одежде. Вероятно, хель выставили его из дома, а больше идти ему некуда…

— Пойдемте, — кратко скомандовал Исмир, придерживая меня за плечи. — Вам лучше пока вернуться к сыну. Я обо всем позабочусь.

А я переставляла ноги, стараясь не думать, не чувствовать, не помнить.

Можно долго говорить о том, что они сами виноваты. О преступлении против государства, о судьбе хель и драконов, о правах на землю и договорных обязательствах. Но этого не объяснить близким тех, кого сейчас судили там, в сером казенном доме с решетками на окнах. Разве холодные слова «закон» и «справедливость» заменят им отца, брата, мужа?

Ненависть похожа на дрожжи. Попав в питательную среду, она стремительно пенится, вырастает шапкой…

А я отныне не просто жена преступника. Мы с Валерианом стали изгоями…

Вновь потянулись долгие дни. Поступок мой, пусть глупый и даже безрассудный, снял камень с души, и изматывающая тоска отпустила.

По здравом размышлении я не стала раскрывать сыну деталей своей поездки. Сказала лишь, что ездила по делам и за вещами…

Пациенты мои уверенно шли на поправку, так что от меня требовалось лишь наблюдать за их выздоровлением. Благодаря этому я могла почти все время проводить с сыном.