Аромагия - Анна Орлова

И отряхнул перепачканное побелкой пальто. Пахло от интенданта решимостью — кофе с перцем, а также сладким фенхелем — желанием объясниться.

Я бросила взгляд на Сольвейг, которую он называл столь поэтично.

— А как?! — воскликнула она, сжав кулаки. На щеках у нее рдели пятна румянца.

И запахи: страстная алая роза, оскорбленная добродетель мирта, полынь и хрен — боль и отчаяние.

— Ты заразил меня этой пакостью, а теперь еще отпираешься?! — продолжила она, повышая голос. Вспомнив, какие концерты умела закатывать Сольвейг, я содрогнулась, но вмешаться не успела.

— Солнышко, да ты чего?! — возопил господин Льётольв, падая на колени. Учитывая, как привычно ловко он это проделал, напрашивались подозрения, что вымаливать прощение ему не впервой. — Ну хочешь, пусть госпожа Мирра меня тоже осмотрит! Нет у меня ничего такого! Чем хочешь клянусь!

— Ну да! — фыркнула Сольвейг, отвернувшись. Вот только пахло от нее от нее цветущими яблонями — надеждой.

— У меня же никого, кроме тебя! — неисправимый ловелас ткнул себя кулаком в грудь. — В моем сердце только ты!

Каюсь, смешок сдержать мне не удалось, и господин Льётольв воззрился на меня с таким негодованием («И вы тоже?!»), что я подняла руки, сдаваясь.

— Простите, просто вспомнилась забавная история. — Я шагнула к выходу, уходя с линии огня. — Кстати, Сольвейг, я не успела вам сказать. У вас не… хм, дурная болезнь. Просто дерматит.

— Чего-о-о?! — совсем по-простонародному протянула Сольвейг.

— Раздражение, — поправилась я. — Так что я пропишу вам мазь, но это немного попозже. А пока рекомендую вам помириться с господином Льётольвом!

— Я же тебе говорил! — вскричал означенный господин, резво вскакивая с колен, и бросился к возлюбленной.

— Любимый, прости меня! — всхлипнула Сольвейг, бросаясь ему на шею. Их окутал столь насыщенный аромат роз и жасмина, что я поспешила исчезнуть, дабы не мешать.

Последнее, что я услышала, закрывая за собой дверь, было сдавленное: «Ты выйдешь за меня замуж?!»

Я усмехнулась, не сомневаясь в ответе.

На каждого господина Льётольва найдется своя Сольвейг…

Примерно в середине мая, к вящему восторгу Валериана, мы с ним сели на поезд в Альвхейм. Сын чуть не подпрыгивал от предвкушения, напряженно вглядываясь в окно, словно надеялся таким образом ускорить ход поезда.

А я слушала перестук колес, делая вид, что дремлю, и наблюдала за сыном из-под ресниц. За зиму он вытянулся, обещая со временем стать высоким и статным мужчиной. Теперь же он походил на кузнечика — мосластый, с длинными руками и ногами, еще не до конца освоившийся с новым ростом.

Мой мальчик, мой маленький сын. Теперь ты обидишься, если я назову тебя так…

Взяв на вокзале такси, мы отправились прямиком на аэродром. По правде говоря, мне бы хотелось прогуляться по Альвхейму, пройтись по магазинам и поглазеть на столичные достопримечательности, но Валериана переполняло нетерпение. Казалось, оно станет бить из него фонтаном, стоит задержаться хоть на полчаса.

Вскоре шумный город остался позади, и автомобиль покатил по горной дороге, где лишь изредка встречались деревушки. Зеленеющие леса, упоительный аромат цветов, молодой травы и хвои.

Я тихонько дремала, наслаждаясь весенним благоуханием, которое не портили даже выхлопы автомобиля. Уже три года прошло, а я после монотонных снегов Хельхейма все никак не могла привыкнуть к пестрому конфетти самых разных запахов.

— Мам, глянь! — восторженный голос Валериана заставил меня очнуться. — Как они!

Я проследила за его рукой. В пронзительно голубом небе кувыркались два самолета, выделывая пируэты какого-то странного танца.

Как не вспомнить?..

— Красиво, — согласилась я, едва дыша от застарелой боли.

— Я тоже так научусь! — убежденно сказал сын, и водитель, пожилой орк, улыбнулся понимающе…

Высадив нас у поворота, такси укатило.

— Вы к кому? — поинтересовался юноша в испачканном чем-то темным (и донельзя вонючим!) комбинезоне, не скрывая любопытства. Надо думать, случайных гостей здесь не бывало.

— Я госпожа Петрова, по приглашению господина Утесова, — объяснила я.

После возвращения в Мидгард мне пришлось изрядно поломать голову, решая, как представляться. Девичья фамилия не годилась, поскольку тогда возникли бы вопросы относительно Валериана (имя матери обычно давали незаконнорожденным детям), а от сочетания «Мирра Ингольвова» меня передергивало.

В итоге я решила попросту сочинить фамилию мужа, и за три года уже привыкла зваться госпожой Петровой. Еще один незаметный для посторонних знак траура…

— А, ясно. — Юноша открыто улыбнулся и махнул рукой куда-то в сторону. — Подождите вон там, они уже скоро должны сесть!

Я кивнула, беря за руку сына, который не отрывал глаз от парящих в воздухе самолетов. Видимо, господин Утесов пилотировал один из них…

Ждать действительно пришлось недолго.

Из ближайшего к нам самолета выбрался высокий мужчина, а из второго выпрыгнула стройная девичью фигура. Правда, разглядеть ее принадлежность к женскому роду удавалось не сразу. С легкой руки господина Утесова среди летчиков вошла в моду своеобразная форма: кожаный шлем, кожаная же куртка до середины бедра, плотно прилегающие к лицу большие «авиаторские» очки и, как вызов на темном фоне остальной одежды, — щегольский белый шарф.

Валериан вытянул шею, стараясь рассмотреть своего кумира.

Давешний юноша подбежал к господину Утесову (надо думать, это был именно он) и что-то сказал. Тот кивнул и направился прямиком к нам, на ходу стягивая очки и шлем, и говоря что-то идущей следом напарнице.

— Идет! — тонким от восторга голосом пискнул Валериан.

А я молчала, схватившись за него, и пыталась понять, когда успела сойти с ума.

Потому что этого просто не могло быть!..

«Только бы не потерять сознание! — твердила я, впившись ногтями в ладони и заставляя себя глотать вдруг ставший полынно-горьким воздух. — Только бы…»

К счастью, Валериан, кажется, ни о чем не подозревал.

В какой-то момент летчик наконец взглянул прямо на меня… И споткнулся, едва не полетев носом вперед.

— Слушай, падать к ногам дамы — это, конечно, романтично! — засмеялась его спутница, статная валькирия с обернутой вокруг головы золотой косой. Пахло от нее зеленым прозрачным вареньем, сладкими цукатами и теплой древесиной. — Только учти, я буду ревновать!

Симпатичная девушка, миловидная и удивительно открытая. Правда, профессия у нее вызывающе не женственная. Надо думать, она одна из суфражисток…

— Ой, я так много о вас читал! — не выдержал Валериан, с детской непосредственностью пренебрегая приличиями, и, схватив руку летчика, энергично ее потряс. Потом спохватился: — Ну и о вас, конечно, госпожа Ренская!