Упрямый Галилей - Игорь Дмитриев

Небо, мир и Вселенная, которые я своими удивительными наблюдениями и ясными доказательствами расширил в сотни и тысячи раз по сравнению с тем, какими их видели мудрецы прошлых столетий, стали теперь для меня такими малыми и тесными, как пространство, занятое моим собственным телом[1368].

Вернемся, однако, к событиям 1633 года. В начале июля Джери Боккинери и его друг, пизанский математик Никколо Аджунти[1369], встревоженные тем, что в течение нескольких дней после обнародования приговора не получали от Галилея никаких известий, обратились к Марии Челесте с просьбой дать им ключи от шкафа с бумагами на вилле ее отца, поскольку были опасения, что инквизиция может продолжить преследования ученого и устроить в его доме обыск. Галилей, видимо, предусмотрел такую возможность. 13 июля Мария Челеста в очень лапидарных выражениях писала отцу по поводу этого визита:

Они опасались, что Вы, господин отец, находитесь в беде. Видя, как сильно они за Вас переживают, я решила, что будет правильным и необходимым предотвратить любую случайность, которая может произойти. Поэтому я дала им ключи и разрешила сделать то, что они найдут нужным[1370].

К сожалению, то, что молодые люди «нашли нужным» изъять из кабинета Галилея, исчезло навсегда.

Выше я уже отмечал, что, сколь бы ни была в глазах Урбана VIII велика вина Галилея, определенную долю ответственности за публикацию «Dialogo» несли Никколо Риккарди и, возможно, Джованни Чамполи. Что касается последнего, то о его судьбе уже было сказано выше. Однако напомню, его опала и высылка из Рима не были связаны с «делом Галилея». Риккарди же удалось, как говорят итальянцы, uscirne franco (выйти сухим из воды). Это обстоятельство не ускользнуло от внимания современников. Так, Винченцо Макулано в беседе с Никколини (2 июля 1633 года) заявил, что Риккарди также следовало бы наказать «за недосмотр и безалаберность (per la sua inavvertenza e trascuraggine) при подписании книги [в печать]»[1371]. Однако отец Мостро сумел представить себя жертвой интриг Галилея и Чамполи.

Возможно, было также принято во внимание, что он написал полемический опус против критической оценки Паоло Сарпи Тридентского собора[1372]. А кроме того, Урбан VIII, по-видимому, решил, что еще одна скандальная отставка только повредит репутации Святого престола и бросит тень на него самого. В итоге порицание (да и то в исключительно мягкой форме) получил лишь флорентийский инквизитор Эджиди[1373]. Отец Риккарди по простоте душевной очень надеялся, что его заслуги перед Ватиканом будут должным образом оценены и он, наконец, получит кардинальскую шапку, но в июне 1639 года он, так и не став кардиналом, перешел в лучший из миров, а его место управляющего Апостольским дворцом занял Макулано. На похоронах отца Мостро падре Инхофер выступил с прочувствованной речью, сказав, что усопший был чувствителен как дитя и эрудирован как Соломон[1374].

6 июля 1633 года Галилей покинул Рим. В Сиене [рис. 2.24] Пикколомини встретил ученого не как раскаявшегося еретика, но как дорогого и почетного гостя («как отца», по выражению Галилея). За обедом, в присутствии гостей архиепископа, ученый мог свободно участвовать в разговорах на любые темы[1375]. Постепенно он приходил в себя от пережитого потрясения, его самочувствие заметно улучшилось, и вскоре он смог вернуться к научным занятиям. «Здесь я написал трактат на новую тему (un trattato di un argomento nuovo), касающийся механики и содержащий множество интригующих (curiose) и полезных размышлений», – сообщал Галилей в марте 1634 года своему женевскому другу Элиа Диодати[1376].

Рис. 2.24. Вид центральной части Сиены

Позднее, 15 июля 1636 года, Галилео в письме Бернеггеру сообщает, что отдал «синьору Эльзевиру» «un altro mio Dialogo», который содержал самые ценные исследования всей его жизни («la ricolta più stimata da me degli studii di tutta la mia vita»[1377]).

Действительно, в Сиене Галилея встретили так хорошо (причем не только архиепископ, но и вся местная знать), что вскоре последовал анонимный донос в Рим, в котором сообщалось, что архиепископский гость распространяет «не вполне католические идеи (opinioni poco catoliche) при поддержке самого архиепископа, который сказал нескольким людям, что Галилей был осужден Священной Конгрегацией слишком сурово <…> что он первый человек мира (prim’homo del mondo) и что он будет жить в веках в своих работах, даже если они будут запрещены, и что за ним следуют лучшие современные умы»[1378].

Зная об отношении к Галилею в римской курии, Джери Боккинери в сентябре 1633 года убеждал ученого:

Ваша милость, дабы доставить удовольствие тем, кто этого жаждет, старайтесь, пожалуйста, выставлять напоказ свою подавленность (mostrar apparentemente mortificazione)[1379].

Вполне возможно, что Галилей, на которого царивший в окружении Пикколомини дух свободомыслия оказал самое благотворное влияние, во время одной из бесед затронул вопрос о теории Коперника и сказал нечто вроде «eppur si muove» (или кто-то так понял его слова). Во всяком случае, эта фраза появилась (может быть, впервые) на одной из картин, изображавших сцену отречения Галилея. Есть предположение, что полотно было заказано братом сиенского архиепископа Оттавио Пикколомини[1380].