Искатель, 1995 №3 - Джон Данн Макдональд

с Мэриэн! Видит Бог, мы боролись изо всех сил, но все же проиграли, старина. Должен тебе сказать, что ее, эту Нэнси, держат здесь только под мою ответственность. Ей тут не место, да и нигде ей больше нет места. Тебя послал ее отец?

— Нет.

— Отставная женщина-полицейский доставила это дитя сюда в октябре. Пьяную до бесчувствия и отощавшую — весила она девяносто фунтов[5]. Белая горячка, судороги… Жалкое зрелище. Тогда я получил тысячу и продолжаю получать тысячу в месяц из одного банка в Сан-Франциско. Раз в месяц я отправляю в этот банк отчет о ее состоянии. Когда мы принялись выводить ее из этого ступора, она буквально поставила меня в тупик. Я даже пригласил одного знакомого врача, чтобы посоветоваться с ним. Алкоголизм — это только одна из ее болезней. Но эта тысяча в месяц позволяет мне позаботиться о многих других пациентах. Я ведь вредный старикан, Трэв.

— Так что с ней?

— Физически она здорова как лошадь. Ей всего двадцать четыре года. Пила она в течение девяти лет, из них последние пять — запоями, но это не так уж много, чтобы нанести непоправимый вред. И, однако, рассудок ее поврежден.

— Она сумасшедшая?

— Она не в своем уме, старина. Когда-то с ней кто-то перестарался, считая, что шокотерапия — панацея от всех бед. Симптоматически лечили возбуждение и депрессию. Насколько мне известно, она прошла более двадцати полных курсов лечения. Все это, да еще судороги, и привело к необратимым поражениям мозга. Она не очень хорошо ориентируется, не может оперировать абстрактными понятиями. У нее маниакально — депрессивный психоз. Сейчас ты ее застанешь в самой лучшей форме, на пути к подъему, хотя и не слишком значительному. Она прекрасно держалась бы в обществе, если бы от нее не требовали слишком многого. А так очень скоро она станет совершенно невменяемой. Жестокость, навязчивая нимфомания, необычайно сильная потребность в выпивке, в погоне за которой она способна даже убить. В таких случаях я обуздываю ее. Она впадает в депрессию, не произносит ни слова в течение многих дней. А затем начинает снова медленно выкарабкиваться.

— А как у нее с памятью?

— Иногда нормально, а иногда напрочь отсутствует.

Я смотрел на его усталое обезьяноподобное лицо и вспоминал, как он рассказывал о Мэриэн. Вспоминал о своей любви и ее крушении…

— Как же с ней все это случилось, Стэн? Кто в этом виноват?

— Кто виноват? Да ее собственный отец. Обожаемый всеми, талантливый, могущественный папаша. Его брак оказался явно неудачным. Бедная крошка была слишком похожа на свою мать, поэтому отец не выносил ее и ничего не мог с собой поделать. Он оттолкнул девочку от себя. Не в состоянии понять причины столь жестокого обращения, она выросла, убежденная в собственной никчемности. А с этого-то все и начинается, Макги. Человек не может принять того, чего не понимает, примириться с мыслью о собственной никчемности, не получая никаких объяснений. И старается найти способы доказать эту самую свою никчемность. Для этой девочки такими путями стали секс и пьянство. Комплекс вины сделал ее эмоционально неустойчивой. Она покатилась вниз. Шокотерапия и судороги доконали ее. Она безнадежно разрушенная личность. Куда ей податься? Теперь для нее ничего уже нельзя сделать. Здесь ей лучше всего. Иногда она очень мила.

— Я не хотел бы ее огорчить.

— А о чем ты хочешь ее спросить?

— Хочу узнать, помнит ли она кое-какие имена. И не помнит ли, как были сделаны кое-какие фотографии.

— Фотографии?

Я открыл конверт, выбрал два снимка и протянул ему. На его лице отразились заинтересованность и грусть.

— Бедное дитя! Знаешь, что она говорит в состоянии аффекта? «Люби меня, люби меня!» Отвергнутая сначала отцом, а потом молодым мужем, пережившая тяжелый аборт — провалялась год в клинике, когда ей было всего семнадцать, брошенная и никому не нужная.

— А как она может среагировать, если я покажу ей эти снимки?

— Трэв, ничто не способно ни причинить ей большого вреда, ни принести большой пользы.

— А она станет со мной разговаривать?

— В этой фазе цикла она очень общительна. Нередко приходит в возбуждение. Может статься, это ее позабавит. Не знаю… Возможно, ускорит данную фазу цикла, но, думаю, вреда не принесет.

— Ты поприсутствуешь при нашей беседе?

— Пожалуй, наедине ты от нее большего добьешься. Когда людей двое или больше, она начинает стараться произвести впечатление, работает на публику. Нет, один на один она лучше общается. Боже мой, старина, ну и снимочки! Говоришь, полтора года назад? Полагаю, она тогда уже была больна, но разглядеть это мог лишь специалист. А теперь это видно всем.

— Как с ней лучше держаться, Стэн?

— Естественно и дружелюбно. Если она станет нести чушь, просто помоги ей вернуться к предмету разговора. Не выказывай удивления и не смейся. Мы тут все к Нэнси привыкли, а любой пьяница, знаешь ли, уже наслушался всего, что только можно услышать. Веди себя с ней так, словно она веселый милый ребенок, наделенный богатым воображением.

— Где она?

Он подвел меня к своему кабинету и указал:

— Обогнешь столовую и увидишь тропинку, ведущую на пляж. Минут двадцать назад Нэнси ушла в том направлении.

Прежде чем увидеть Нэнси, я ее услышал. У нее был красивый голос-контральто, очень богатый и сочный, а пела она рекламную песенку об ароматных сигаретах с фильтром, сидя при этом на поваленном стволе пальмы, футах в ста от конца тропинки. Пляж был узкий — больше ракушек, чем песка. Когда я направился к ней, она, услышав хруст ракушек под моими ногами, перестала петь, обернулась и внимательно посмотрела на меня, потом поднялась, мило и приветливо улыбаясь; на ее загорелом лице выделялись ослепительно белые зубы.

— Приветствую вас! — воскликнула она. — Меня зовут Нэнси. А вы новенький?

На ней были бледно-голубые «бермуды» и белая мужская рубашка, полы которой были завязаны узлом на талии. Темные волосы заплетены в косы. Высокая, гибкая, с ясными темно-синими глазами. После некоторого раздумья я нашел, что она напоминает мне Джейн в самых старых лентах о Тарзане. Босая, она ступала по острым ракушкам, даже не поморщившись.

— Я всего лишь посетитель. Меня зовут Трэв.

— Вы приехали к Джеки? Ее больше не рвет. Пожалуй, ей можно съездить домой. Просто погостить.

— Вообще-то я приехал, чтобы навестить вас.

Радушие мгновенно исчезло с ее лица.

— Он уже людей сюда шлет! Передайте ему, что плевать я хотела. Меня все это не волнует. Ни сейчас, ни когда-либо. Пусть утрется! Так ему и передайте.

— Меня никто не посылал. Просто я