Эхо - Пэм Муньос Райан

— При нынешнем отношении к губным гармоникам я могу представить, какой поднимется переполох в консерватории!

Отец вложил письмо в конверт, надписал адрес и протянул конверт Фридриху.

— Занесешь завтра на почту по дороге на работу?

Фридрих взял конверт и положил на край стола:

— Она уже месяц как уехала. Почему ты до сих пор ей пишешь каждую неделю, она ведь не отвечает? Разве не ясно, что она сделала свой выбор?

— Я понимаю, ты на нее сердишься. Но я ее отец. Я пишу ей, потому что люблю ее и не хочу, чтобы она забыла мой голос.

Фридрих кивнул на конверт:

— Ты ей рассказал, что наш постоянный зубной врач прекратил работу, потому что еще один новый закон запрещает евреям заниматься медициной? Спросил, приходит ли она к кострам, когда в Берлине жгут книги, в которых не прославляют идеалы Гитлера? Или о тех немцах, что бегут из страны, потому что не согласны с Гитлером?

Отец серьезно посмотрел на него:

— Осторожней, Фридрих! Ты слишком резок. Боюсь, ты становишься слишком похожим на меня. А в ответ на твой вопрос: нет, я никогда не упоминаю о политике в письмах к Элизабет. Я пишу ей о вас обоих, вспоминаю случаи из вашего детства. Говорю, как я горжусь ее успехами в учебе. Рассказываю, что мы ели на обед. Понимаешь? Я не отказываюсь от надежды, что когда-нибудь она снова станет моей дочерью и твоей сестрой. Точно так же, как я ни за что не отказался бы от тебя. Я теперь так мало могу для нее сделать. Только дать знать, что я по-прежнему ее люблю. И предоставить ей жить по-своему. Подумай — может, и тебе сделать то же самое?

Фридрих нахмурился, скрестив руки на груди.

— Я знаю, сейчас тебе трудно понять, — сказал отец. — Но когда-нибудь… Если меня и дяди Гюнтера не будет рядом, она тебе может понадобиться. Возможно, вы оба будете нужны друг другу.

О чем это он?

— Я в ней не нуждаюсь, отец, если только она не переменится.

— Сынок… Возможно, придет время…

— Отец, замолчи! — Фридрих смахнул письмо со стола на пол и выскочил из кухни, крикнув через плечо: — Вы с дядей Гюнтером никуда не исчезнете!

В следующий четверг, когда Фридрих пришел домой с работы, он увидел, что мебель в гостиной сдвинута к стенам, а посреди комнаты полукругом стоят четыре стула из кухни и перед ними — пюпитры для нот.

На маленьком столике были приготовлены чайные чашки, песочное печенье и вазочка с анисовыми леденцами.

— Отец, это что?

Отец хлопнул в ладоши:

— Фридрих, у нас радость! Я спросил одного-двух друзей, не хотят ли они навестить меня сегодня вечером, устроить импровизированный камерный концерт, и они согласились. Я купил кое-что к столу, для уюта. У нас есть скрипач и альтист. Я могу выступить за вторую скрипку, хотя давно не практиковался. Порадуй старика, сыграй разочек на виолончели?

Фридрих снял вязаную шапку и пальто, размотал шарф.

— Отец, я не знаю…

— Придут Рудольф и Йозеф, ты их обоих знаешь. Их можно не стесняться.

Рудольф часто бывал у них дома — его дочка брала у отца Фридриха уроки виолончели. А Йозеф — старинный друг отца, они вместе играли в Берлинском филармоническом оркестре. Сейчас он преподает музыку в университете в Штутгарте. Йозеф, когда приходил в гости, всегда с большим интересом слушал игру Фридриха и советовал, как ее улучшить.

— Неплохо бы тебе, сын, произвести хорошее впечатление.

— Хорошее впечатление?

Отец так и сиял:

— Я узнал, что Рудольф входит в совет директоров консерватории! Видишь, тебе будет полезно, если вы познакомитесь поближе. А Йозеф учился в консерватории, он знает, как там проходят собеседования. Я просил его просмотреть пьесы, которые мы с тобой отобрали, и посоветовать, что лучше сыграть.

Фридрих упер руки в бока и высоко поднял брови.

— Только не говори, что ты собираешься хитрить и плести интриги…

Отец жестом остановил его:

— Уверяю тебя, Фридрих, это просто счастливый случай. Я сперва пригласил Рудольфа и только потом узнал, что он сотрудничает с консерваторией. А Йозефа я позвал, потому что… Ему это необходимо. Он потерял работу. — Отец понизил голос. — Новый гитлеровский закон о восстановлении профессионального чиновничества.

— Что-что?

— По этому закону евреям запрещается работать преподавателями. А он еврей… и преподаватель. Блестящий притом! Лучший альтист из всех, кого я знаю. Он мне рассказал, что несколько недель назад ночью собрал вещи и отправил жену и детей к родственникам, потому что ему нечем платить за жилье. Сам остался ухаживать за отцом. Его отец болеет, его нельзя перевозить. Я пригласил Йозефа на наш домашний концерт, потому что музыка — лучшее лекарство для души.

— Отец, ты такой добрый!

— Я очень хотел бы, чтобы ты для начала сыграл нам на гармонике. Ту же пьесу, что ты играл на прошлой неделе, Брамса. Я думаю, гости оценят твое мастерство и необычное звучание инструмента.

Глаза отца сверкали. Фридрих не видел его таким оживленным с тех пор, как их навестила Элизабет. Разве можно ему отказать? Фридрих кивнул.

— А теперь быстро на кухню! Поешь и ступай переоденься, они скоро придут. И не забудь гармонику!

Фридрих похлопал себя по карману. Не забудет. Может быть, отец прав и сегодняшний вечер принесет им удачу?

Едва только Фридрих спустился вниз, в дверь постучали.

Пришел Рудольф — высокий, грузный, со скрипкой в руках. Через несколько минут появился и Йозеф с альтом. Он вынул из кармана очки в черной оправе и нацепил их на нос.

Отец коротко представил их друг другу, и вскоре гости уже достали из футляров музыкальные инструменты и принялись натирать смычки канифолью.

— Прежде чем мы обсудим репертуар, — сказал отец, — Фридрих по моей просьбе согласился кое-что сыграть.

Фридрих смущенно улыбнулся. Он встал так, чтобы к гостям была обращена чистая сторона лица, и достал из кармана губную гармонику. Выдул на пробу несколько аккордов. Сердце у него частило. С чего он так волнуется в собственной гостиной?

Он закрыл глаза и заиграл Брамса. Знакомый голос гармоники успокаивал и заставлял забыть обо всем. Фридрих повторил припев, а когда мелодия закончилась, повернулся к слушателям. Он надеялся, что произвел впечатление на Рудольфа, который вскоре будет оценивать его на экзамене.

Но похвалил его Йозеф:

— Чудесно! Даже не похоже на гармонику, скорее на кларнет, а временами на флейту-пикколо.

— Уникальное звучание, — сказал отец, глядя на Рудольфа.

Тот поджал губы.