Пьесы - Юрий Александрович Буряковский

устраивает, господин стражник! Попоем немножко — и туда. И там запоем. А, Иржи?

И р ж и. И запоем! Куда же нас еще после карцера?

В и л л и (в бессильной ярости). Я тебе… Я вас… Вы у меня!.. (Выходит, загремев дверью).

И р ж и. Вот это да! Вилли — и не заехал в физиономию? Не иначе, свет перевернулся!

П е ш е к. Н-да… (Показывает на голову). Лопнула какая-то пружина. Наверно, научился иначе читать сводки с советского фронта! Ну-с, Иржи, теперь споем с разрешения самого Вилли. (Дирижерский взмах рукой). Постой! (Прислонив ухо к стене). Слышишь? Это же Бетховен! Начало Пятой симфонии, Юльчиной любимой! Иржи, слышишь, соседи поздравляют нас с Первым мая!

И р ж и (прислушиваясь). Да, да!.. Теперь замолчали. Кто-то помешал, наверно. Их, как и нас, отец, лишили прогулки за вчерашнее пение.

П е ш е к. Было бы так и с Юльчей, если бы он не сидел вчера в «четырехсотке». Зато сегодня он, счастливец, гуляет, дышит первым днем мая.

Кто-то отпирает дверь. Входят коридорный — политзаключенный  С к о р ж е п а — и  В и л л и. У Скоржепы в руках ведро и разливная ложка.

С к о р ж е п а (салютуя ложкой). Хайль! Получайте завтрак, господа. Тут суп с гренками, тут бульон а-ля Наполеон… А это — сэндвичи с икрой и маслом. (Разливает суп в миски. Его рука и рука Пешека незаметно для Вилли встречаются). Извините, господа, турецкий кофе повар не успел к утру приготовить…

В и л л и (хохочет). Это ты здорово придумал, Скоржепа: сэндвичи с икрой! И маслом! Турецкий кофе! Этим висельникам! Постой, а может, ты над начальником смеешься? (Смотрит на Скоржепу). Что-то у тебя, Скоржепа, очень праздничная рожа сегодня?

С к о р ж е п а. Чтобы я смеялся над начальством? Что вы? Просто у меня, господин стражник, каждый год в этот день — день рождения.

В и л л и (кивнув на Иржи). А этот чего зубы скалит?

С к о р ж е п а. Не знаю, господин стражник. Может, у него семейный праздник…

В и л л и. Последний раз в жизни! (Хохочет).

С к о р ж е п а (двусмысленно). Да, уже в следующий раз он, наверно, обойдется без нашего общества, господин стражник.

В и л л и. Фью! На том свете! Ну, пошли дальше. Вот шут!

Вилли и Скоржепа уходят.

И р ж и. Ну и дубина же этот Вилли! Ни черта не понял!

П е ш е к. И это все, что ты заметил, Иржи?

И р ж и. Нет. Скоржепа под носом у этого дуралея пожал вам руку!

П е ш е к (раскрывает кулак, на ладони записка). А это что?

И р ж и. Что за бесстрашный человек! Сказано, тюремный телеграф. И все этому Скоржепе сходит с рук. Читайте же скорей!

П е ш е к (пряча записку под матрац). Тише! Кто-то еще идет сюда.

Открывается дверь. Стражник пропускает в камеру  Ф у ч и к а.

Ф у ч и к. Э, да у вас просто на лицах написано, какой день сегодня! (Протягивает руку, которую держал за спиной, на ладони несколько измятых цветков). С опозданием на полгода возвращаю долг. Что, забыл, отец? Две маргаритки и стебелек травы в подарок умирающему Фучику.

П е ш е к (шуткой скрывая смущение). Благодарю вас, господин Фучик. Но во что вам обошелся этот прекрасный букет?

Ф у ч и к. Пустяки, господин Пешек! Только три зуботычины от самого начальника тюрьмы во время прогулки. (Обнимает Пешека).

П е ш е к (отдает товарищам по цветку). Это тебе, Юльча. Это тебе, Иржи. А это мне.

И р ж и (достает из-под матраца записку). А это, Юльча, пожалуй, будет не хуже букета, а?

Ф у ч и к. Свежая почта! (Отходит с запиской в сторону от дверного глазка). Снова Скоржепа? (Взглянув на записку). Это же с «Юнкерса», друзья! (Читает шепотом). «Вся семья поздравляет Юльчу и его товарищей с днем рождения. Дома все в порядке… Анна чувствует себя хорошо…» Слышите? Анна чувствует себя хорошо! Значит, мы успели вовремя!

П е ш е к. И господин Бэм проглотил еще одну горькую пилюлю!

Ф у ч и к. В нашей облатке! Дальше… (Читает). «Здоровье дядюшки Германа все ухудшается, боли в том же месте…» (Смеется).

П е ш е к (подхватывая, со смехом). Боли в том же месте! Дай бог, скоро совсем околеет!

И р ж и. Что за чертовщина? Какой дядюшка Герман? Ничего не понимаю.

Ф у ч и к. Тут же все очень ясно сказано, Иржи! На «Юнкерсе» снова подсунули Герману Герингу десяток-другой дефектных моторов! Понял? Это Зденек! Зденек и его товарищи. Их работа! Здесь на заводах — они, на твоих шахтах, Иржи, — другие, в твоей школе, отец, — третьи. (Взяв цветы). Что поделаешь, господин Бэм, если жизнь пробивается и сквозь камень?!

И р ж и (обводит глазами стены). Сквозь камень…

Лязг задвижки. Входит  К о л и н с к и й.

Ф у ч и к. А, Колин! С праздником, друг!

К о л и н с к и й. И вас, товарищи! Нет, с двойным праздником!

П е ш е к. О чем это вы?

К о л и н с к и й. Минутку! (Проверяет, не подслушивают ли их). Я еле дождался своей смены. Впервые за все эти годы я спешил в Панкрац. Спешил поделиться радостью, огромной радостью! Сегодня на рассвете мне удалось поймать Москву. Передавали на чешском языке первомайский приказ. Не все можно было разобрать, немцы сильно забивали, но одно я понял: близится время, когда Красная Армия сломает хребет фашистскому зверю!

П е ш е к. Вы не ошиблись? Именно так сказано в приказе?

К о л и н с к и й. Так. Именно так!

П е ш е к. Значит, Иржи, так и будет! (Возбужденно). Близится время! Близится время!..

Ф у ч и к. Близится время! Это сказано и нам с вами! Спасибо, Колин, это самый большой подарок, какой вы могли сделать сегодня нашей камере. Но в Панкраце много камер, а в Праге много домов, и всюду ждут. Ждут этих слов.

К о л и н с к и й. Я понял вас, Фучик, и побываю всюду, где смогу.

Ф у ч и к. А где не сможете вы, пусть эту весть разнесут те, с кем вы работаете на воле. Из уст в уста. Из уст в уста…

К о л и н с к и й. Я начну сейчас же в Панкраце с нашего коридора, а в городе — со своего дома.

Ф у ч и к. Хорошо. Вы виделись с той официанткой из ресторана на Градчанах?

К о л и н с к и й. Мы встретимся завтра. Я проверил свои сведения, — речь действительно идет об аэродроме завода «Юнкерс».

Ф у ч и к. Расскажите ей все, а она передаст кому следует. Только будьте осторожны, очень осторожны. Говорят, вы на заметке у начальника тюрьмы?

К о л и н с к и й. Вчера на рапорте орал не своим голосом: «Я выбью из вас чеха!» Но раньше ему придется выбить из меня душу… Ну, мне пора. Будете писать сегодня, Фучик?

Ф у ч и к. Непременно.

К о л и н с к и й (протягивает бумагу). Тут шесть листов. Хватит?

Ф у ч и к. Знаете, Колин, сегодня может и не хватить!

К о л и н с к и й. Ну, пусть вам сегодня легко пишется. (Тихо). Честь!

Ф у ч и к, П е ш е к, И р ж и. Честь!

Колинский уходит.

И р ж и. Отец, Юльча! Какой день! Сегодня веришь во все! Веришь, что все сбудется. Прага на баррикадах… Шахтеры на баррикадах… Всюду восстание! И на помощь, на выручку мчатся танки с красными звездами. Свобода! Свобода! И тогда, отец, вы войдете в свой класс, и никто