Жизнь за брата - Сергей Самаров

Я воспользовался тем, что мой противник остановился на месте и замер, пытаясь перевести дыхание, и нанес короткий резкий удар основанием правой ладони сбоку и снизу в самый кончик подбородка, направляя удар в сторону. Часто этот удар ломает челюсть и практически стопроцентно «отключает» сознание. Что и случилось. Противник упал навзничь в детскую песочницу.

Теперь мне предстояла чистая схватка один на один.

Остался самый крупный, возможно, самый сильный, но при этом и самый медлительный противник. Ему лучше было убежать, если он хоть немного умеет бегать — я бы за ним не погнался в ожидании машины, но он, к моему сожалению, друзей бросить не пожелал и поднял с земли палку. Не такую толстую, чтобы нанести человеку увечье, но все же ощутимую при попадании под удар.

Парень и с палкой обращаться не умел. Он слишком сильно замахивался, считая, что сильный удар может решить исход схватки. И я поймал его на первом же замахе, когда рука с палкой ушла за спину. Я опять резко бросился вперед и нанес сначала удар лбом в лицо и тут же левым кулаком чуть выше виска. Первый удар был просто болевым, потому что лоб, как самая крепкая кость в человеческом организме, угодил в нос, сразу сплющив его и вынудив парня в растерянности от боли зажмурить глаза. Но я глаза не зажмуривал и точным зрячим вторым ударом, зная, что бью в район мозга, отвечающий за ориентацию, свалил его, не лишив сознания.

Парень тут же вскочил на дрожащие ноги, тряхнул головой, прогоняя дурь нокдауна, но после моей классической «вертушки»[7] получил удар каблуком в печень, и это заставило его свалиться вторично. Он сначала сел на землю, потом перевернулся на четвереньки и подставил под удар свой затылок. И тут я увидел выстриженный или даже выбритый тонкими линиями рисунок — парашют, на котором спускается надпись «ВДВ» и два самолета, взлетающие по бокам парашюта, — известная эмблема воздушно-десантных войск.

Насколько я знал, даже солдатам ВДВ запрещают делать такие прически, как у нас в спецназе ГРУ запрещают делать на теле любые татуировки. Значит, короткие прически ввели меня в заблуждение — это были не сегодняшние контрактники, а, скорее всего, бывшие солдаты. По крайней мере, один из них был бывшим десантником, как и мой погибший старший брат.

По-хорошему, следовало бы скрутить парней или хотя бы одного из них и отправить в полицию с условием, чтобы его передали на допрос в следственное управление Следственного комитета капитану Юровских. Но машина еще не пришла, и загружать побитых мне было некуда. Вместо этого я почти профессионально — почти, потому что у меня в роте этим занимаются сержанты, а я только приказываю, — обыскал их, у «второго» забрал нож, который он не применял, скорее всего, только потому, что вытащить не успел, и у всех нашлись документы. У двоих это были паспорта, у третьего, десантника, водительское удостоверение.

Документы я забрал и пошел к выходу со двора, туда, где показались фары микроавтобуса «Газель». С документами найти парней можно и завтра, и даже сегодня ночью, хотя бы через пару часов, через которые они до дома, надо полагать, доберутся, предварительно посетив травмпункт, где им окажут квалифицированную помощь. Менты же по своей квалификации помощь могут оказать только дубинками. Таким образом я проявил свой гуманизм.

— Колесо проколол. Менять пришлось, — объяснил водитель свою задержку. — Откуда в центре города на дорогах гвозди берутся — ума не приложу.

— Бывает. — Я не стал возмущаться. — Я однажды во главе взвода в кроссовках на стадионе бегал и умудрился на ржавый гвоздь наступить. Откуда он там взялся, тоже никто не понимал. Но не думаю, что специально мне подбросили…

Так я пытался предотвратить вопросы, которые мог вызвать мой несколько возбужденный вид. А с места, где проходила драка, уже слышались громкие матюки — кто-то из побитых парней пришел в себя…

* * *

В темноте вечера город показался мне более оживленным, чем днем в жаркую погоду. Конечно, днем и я чувствовал себя более раскисшим и вялым — сказывалась жара. А ближе к вечеру уже появилась бодрость тела, духа и мыслей.

Несмотря на то что машин на улице было даже больше, чем днем, мы доехали быстро, хотя водитель Егорыч, как и в прошлый раз, никуда не торопился и не стремился никого обогнать. Более того, он даже дорогу уступал другим машинам, водители которых проявляли откровенное нетерпение. Хотя имел, наверное, право включить на крыше своего микроавтобуса синюю «мигалку», как в просторечии зовут проблесковый маячок, и звуковое сопровождение сиреной, и потребовать уступить ему место. Надпись на кузове объяснила бы, кто едет. Но Егорыч к таким мерам не прибегал.

Мы неторопливо подъехали у следственному управлению.

Пропуск в здание ждал меня, как и утром, у дежурного, который меня не узнал без погон и без головного убора и потому спросил:

— Куда идти, знаете?

— Так точно. Был уже сегодня.

— То-то я смотрю, лицо знакомое…

Знакомиться с дежурным ближе я посчитал излишним и быстро поднялся на третий этаж в знакомый мне кабинет, где капитан Юровских уже заждался меня.

В кабинете я сразу заметил отверстия в окне и в шторах, которые к моменту моего прихода были уже плотно задернуты и не совпадали с отверстиями в стекле. Капитан юстиции решил мне помочь и ткнул пальцем в стену. Выбоины в штукатурке и красная кирпичная пыль на полу говорили сами за себя. Я посчитал, что Юровских еще повезло, что пули не срикошетили ему в спину.

— Спасибо, утешили… Пули, к счастью, срикошетили в другую стену…

Я подошел ближе к вешалке, чтобы удовлетворить свое любопытство. Два рваных отверстия в спине зимнего офицерского бушлата армейского образца сразу бросались в глаза. Сюда пули попали, уже почти потеряв силу, и ударились в мягкий бушлат, к тому же плашмя, и только пробили ткань и синтепоновую подкладку. Впрочем, приподняв края бушлата, я убедился, что и штукатурку они тоже сбили, хотя и не так сильно, как на первой стене. Короче говоря, если бы попали в человека, было бы поражение.

— А сами пули где? — заранее зная ответ, все же спросил я.

— Вместе с винтовкой на экспертизе. Руководство заставило меня написать рапорт обо всех текущих делах, что я веду, обо всех моментах, которые могут вызвать подозрение. Неизвестно же, какое дело довело до покушения на следователя. И руководству на случай моей смерти хотелось бы знать о моих подозрениях. Но я же только предполагаю, а бандиты располагают. Потому пришлось обо всех делах отписываться подробно. Полчаса назад закончил писать. Все пальцы о клавиатуру отбил.

— Бедная клавиатура! — выразил я соболезнование офисной технике. — Эти рапорты… Знакомая ситуация. Нас тоже всегда донимают. Для некоторых написать рапорт сложнее, чем живым выйти из боя с многократно превосходящими силами противника. К счастью, у нас до сих пор удовлетворяются рапортами, написанными от руки. С одной стороны, хорошо: и клавиатура не разбита, и пальцы целы, а с другой — приходится учиться писать разборчиво. Мы и без того не врачи и написанное своей рукой разбираем. Но командованию вообще желательно, чтобы мы писали печатными буквами.