Гуд бай, Арктика!.. - Марина Москвина

Шахты Ню-Олесунна работали около полувека, ежегодно унося жизни шахтеров. Рудник то закрывали, то открывали вновь, пока в 60-х годах из-за обвалов и взрывов метана его не закрыли окончательно.

В местном горняцком музее, куда мы наивно зашли погреться, об этом рассказывала леденящая душу диорама в виде комнаты, оформленной как забой с полусгнившими бревнами. Кругом тачки с углем, а в тесных, вырубленных в мерзлоте тоннелях застыли шахтеры с отбойными молотками в руках. Право слово, схема кругов Ада в поэме Данте выглядит какой-то неполной без каменноугольных шахт Ню-Олесунна.

Мы чинно шагали по проселочной дороге с лужами, покрытыми хрустящим ледком. Везде предупредительные надписи: с этой стороны — медведи, здесь — осторожно, тебе на голову могут сесть крачки и клюнуть в темя.

На равнинном побережье залива Королей, у подножия пирамидальных гор и ледников, установили свои заставы государства Земли. На красном каменном домике — надпись «Shri Kanil Sibal. Himadri. Indian Meteorological Station». Китайцев у входа в их дом стерегут белоснежные драконоподобные львы. Французы и немцы, англичане, японцы и, конечно, норвежцы меряют температуру земли, сканируют вечную мерзлоту, делают вид, что занимаются научными исследованиями. Хотя на самом деле эти посольства у врат горловины в необъятность пытаются застолбить место на границе Пустоты.

Там и тут из почвы торчат алюминиевые щупы, зонды и градусники. Казалось, мы шагаем не по архипелагу, а по огромному великанскому телу поверженного спящего титана или Гулливера, которого, пока он спал, обмотали веревками, проводками, тонкой разноцветной проволокой любознательные лилипуты и прикрепили специальные датчики для измерения его жизненной активности. Проводки то исчезали в грунте, то взвивались на металлические антенны. Температура, влажность, щелочность и кислотность, микробы и мелкие насекомые — вся информация земли острова Шпицберген собиралась ими и тщательно записывалась.

Из-за домика показался индус в ушанке, валенках, с большим красным шаром в руке. Он отпустил веревку, шар вырвался, вильнул поводком, как нетерпеливый ирландский сеттер, и понесся в небо.

Индус, беззвучно распевая мантры, долгим взглядом провожал тающую алую точку. Мы тоже все смотрели ей вслед, раздумывая о судьбе шара. Куда он полетел? Уж не на Северный ли полюс?

Проводы шара-пилота происходили на перекрестке дорог, скрещении осей высокой и глубокой дали с безмерным горизонтом и простором, в начале и конце Сущего. Там, дальше, не было ни пространства, ни времени, чтобы преодолеть это пространство. И нечего было об этом сказать или написать, а только слиться с жизнью камней и вод — самой Материей мира.

В меня как писателя это вселяло огромные опасения.

— А я наоборот, — сказал Миша. — Я вдруг понял, о чем будет моя пьеса. Один мужик, ученый, запутался в своей жизни, друзья, жена, любовница, работа, диссертация — все разочаровало его, осточертело, он сбегает из дома, увольняется из института… Словом, оставил прошлое на Большой земле и завербовался на Шпицберген измерять градус вечной мерзлоты. Отпустил волосы, бороду, научился охотиться, рыбу ловить, позабыл свое имя… Потому что, — объяснял Миша, — когда ты смешиваешься с этими горами, со льдами, землей и водой — это уже другой состав, понимаете? Местный космос, все это белое величие стало воздействовать на его сознание и тело… Вот он сидит, покуривает, мой герой, тишину караулит…

— …А тут жена и друзья вдруг приплыли на корабле, — говорит Леня, которому только в страшном сне может такое присниться. — С шампанским и подарками на день рождения! Хотели ему сюрприз сделать. Взяли тур, погрузились на шхуну. Приплыли и высыпали на дикий безлюдный берег, увидели вдалеке хибарку, заваливаются, а он там сидит на табуретке — валет на всю голову. Они входят и спрашивают: а где Ларе? Они его не узнали. Пауза. Он им: «Да куда-то вышел».

— Да-да! — согласился Миша. — Не сразу признался, что это он. А то и не сразу вспомнил. Вот они ждут его и в ожидании рассказывают обитателю хижины, довольно смурному типу, какой этот Ларе замечательный. Конечно, он эгоист и сумасброд, но у него доброе сердце. Мы так его любим, они говорят, скучаем, горюем… Кто-то вспоминает, как он старушку спас от грабителя. Наперебой восхищаются его талантом ученого: да, раньше его исследования вызывали споры, а теперь ясно как божий день, что открытие Ларса перевернет представления человечества о происхождении Земли, его диссертацию выдвинули на соискание Государственной премии…

— Он сочиняет прекрасные стихи, — радостно вмешалась я. — Одно время их никто не ценил и не печатал, а вот полюбуйтесь — вышла книга… В прессе сплошь хвалебные рецензии. Его родной дядя, который племянника на порог не пускал, два месяца назад оставил ему громадное наследство. Но главное, Ларе так мечтал о сыне — а у него все дочери, дочери… Так вот, наконец у него родился сын!..

— Тут Ларе понимает, какой он дурак, — подхватывает Леня. — Они его так любят, а он, идиот, не вынес мелких неурядиц, бросил все самое лучшее в своей жизни, тепло, семейное счастье, искусство, научные изыскания… Год вышвырнул из жизни, сидит в ледяной пустыне — сыч сычом. Решил, что он законченный неудачник, а он — счастливец, каких мало!..

— Да это я, Ларе! — заорал Миша на весь Ню-Олесунн. — Вы что меня, черти, — не узнали???

— Как ты? — насторожился Леня. — По всем документам здесь должен быть Ларе Клеберг, а его нет. Где он? Отвечай! Ты прожил с ним год в этой хижине, пережил зимовку, здесь домик один на всю округу, вы были вместе, где он? Вы поссорились? Он такой взбалмошный, хлопнул дверью и ушел, а ты наплевал и не стал его искать? Говори правду!

— Ты что, Хельда, мать твою, — кричит Миша, — родного мужа не узнаешь?

Он протянул к Лене руки, хотел обнять, но Тишков отпрянул от него.

— Как??? — заорал Миша. — Ты же обещала, что будешь давать мне до самой смерти???

Тут я не выдержала и заголосила:

— Ага!!! Теперь я точно знаю, что Ларе был с тобой!.. Только он мог тебе это рассказать. Что ты с ним сделал??? Говори! А то мы сейчас вызовем вертолет с полицией из Лонгиербюена, у нашего капитана есть спутниковая связь!!!

Повисла космическая пауза. За это время возникло несколько миров, и пара-тройка угасла. Убей бог, я понятия не имела, что будет дальше, а Дурненков Михаил — вот-вот сообразит, вот-вот-вот…

— …И вдруг открывается дверь, — нарушил молчание Леня, — и входит он сам, то есть тот, которым он был. Сразу все его узнали, обрадовались! Наш герой спрашивает: ты кто и откуда? А он отвечает: я с охоты вернулся, зовут меня, ну, так же, как его когда-то звали… Вот такая история. В космосе Шпицбергена его расслоило, он думал, что он — Он, а он уже не он. Полярная ночь с ним сыграла шутку. Короче, все вокруг того, пришедшего, хоровод водят, дарят подарки, наливают, тот — довольный, радостный, смеется, обнимает их, целует. А на него, настоящего, ноль внимания… Представляешь, Ларе, — говорит Хельга, — твой приятель уверял нас, что он — это ты! Ну, иди сюда, зовут они того, первого, мы тебя прощаем! Впрочем, да, похож, в профиль — что-то есть. Вечно все во всем подражают Ларсу, но Ларе Клеберг — один-единственный, второго такого не сыскать!