Устрицы под дождем - Оксана Робски

Через несколько дней, когда Дедушка приехал, он все ейобъяснил. Он сказал:

– Слава богу! А то я уже думал, что ты не здорова.

И еще сказал:

– Поздравляю! Ты стала девушкой.

И еще он объяснил, что такое будет происходить с ней раз вмесяц. И научил пользоваться разными специальными штуками, чтобы не портитьполотенца. Он очень хорошо тогда ей объяснил. И когда они засыпали, Оля сгордостью и с сознанием собственной важности, шепотом, чтобы его не разбудить,повторяла эти слова:

– Поздравляю! Ты стала девушкой!

Мне можно называть тебя Олей? – спросил доктор.

– Называйте хоть горшком, только в печь не кладите.

– Как ты себя чувствуешь? Жалобы есть?

Маруся расхохоталась.

– Как вы думаете, есть жалобы у устрицы, когда еевыковыривают из раковины? Жалуется она на то, что нож слишком острый?

Доктор посмотрел на Марусю профессионально долго и мягко.

– Расскажи мне об этом человеке, – попросил он.

– О каком?

– О том человеке, в доме которого ты жила восемь лет.

– О моем мнимом отце? Я жила у него все семнадцать.

– О нем. Расскажи мне о нем, о себе, обо всем, что тебехочется рассказать.

– Когда я была маленькая, моя мама покупала дорогойчай, знаете, вкусный такой, он пах земляникой и медом, и прятала его в шкаф. Онбыл у нас для гостей. Понимаете, я могла его пить, только когда у нас гости.

– Понимаю, – кивнул доктор. – А ты просилаего у мамы?

– Да просить было бесполезно, денег-то много не было.Все самое лучшее пряталось для гостей. Чтобы перед гостями не стыдно было. Апотом она говорила мне, что деньги – это плохо, что они меня портят. Что ей заменя стыдно. То есть деньги – это стыдно, а чай дорогой для гостей – это нестыдно.

– Оля, когда ты говоришь «моя мама» – это ты когоимеешь в виду?

– Когда я говорю «моя мама», я обычно имею в виду моюмаму, а вы когда говорите «мама», имеете в виду свою подушку? Или асфальтовыйкаток?

– Расскажи мне об отце.

– О настоящем или не настоящем?

– О каком ты хочешь?

– Лучше о настоящем. Он очень большая шишка. Его зовутАфанасий Котинский. Знаете такого?

– Нет.

– Он вообще олигарх, у него самолет собственный. Дайтемне телефон, я ему позвоню! – Маруся уже кричала.

Доктор встал.

– Дайте мне телефон!

– Я зайду к тебе завтра.

– Дайте мне телефон! – Маруся схватила подушку,хотела швырнуть ее доктору вдогонку, но передумала. Со всей силы ударила ею покровати. Несколько раз. И показала язык закрытой двери, и растянула в стороныуши, и даже проблеяла. И расплакалась.

Когда все это закончится?

– Играем в «Монополию»! – донеслось из холла.

В дверь заглянула девушка с хвостом. Ее глаза блестели, ротулыбался.

– Быстрей! Ты идешь?

– Нет, – Маруся махнула головой.

– Почему? – удивилась девушка и даже замерла насекунду от изумления.

– Не хочу.

– Ну, ладно, я пойду. – Она убежала, довольная инетерпеливая.

Маруся щелкнула выключателем телевизора.

Если бы папа думал, что я пропала, что со мной что-тослучилось, мой портрет был бы по всем программам. С обещанным вознаграждением.А ничего такого нет. Значит, либо он не знает… Либо это его работа. Но зачем?

Маруся сгребла полную охапку конфет «Грильяж» в карман ипошла к актрисе.

Постучав в дверь, она не дождалась ответа. Актрисанеподвижно лежала на кровати. С закрытыми глазами.

– Это я, – сказала Маруся.

Актриса не шевельнулась.

Маруся села на краешек ее кровати. Достала конфету, положилаее под ее ладонь. Рука была напряжена.

– Я принесла вам конфету. «Грильяж». Мои любимые.

Они помолчали, Маруся посмотрела в окно.

Деревья, и листья на них, и воздух за окном застыли так же,как эта безмолвная фигура на белой, аккуратно застеленной кровати.

– Здорово вы придумали, – сказала Маруся. Иодобряюще улыбнулась. Хоть актриса ее и не видела. Она оставляла свои глазазакрытыми.

Подождала минутку, словно дала ей время ответить. Мысленно.

– Когда глаза закрыты, то они не моргают, –произнесла Маруся. Понимающе. М очень нежно.

– И о чем тут тогда говорить, правда? – Марусяподумала, может быть, развернуть конфетку и вложить ее, развернутую, актрисе вруку? Или, может быть, в рот?

Не стала.

– На улице тоже ничего не происходит, – произнеслаМаруся, – ив холле. Правда, они собрались в «Монополию» играть.Писательница, наверное, фруктовые сады скупает…

Маруся снова сделала паузу, чтобы дать возможность актрисемысленно улыбнуться.

– Только без вас всем скучно. Все вас ждут. Все, –повторила Маруся. – Даже эта смешная медсестра в реперской шапочке. Вы,наверное, ее помните. Вам бы эта шапочка очень пошла. Вы бы просто отлично вней выглядели…

Маруся даже не увидела, а почувствовала, что дверь слегкаприоткрылась, она обернулась, та самая медсестра в черной крупной резинкойвязанной шапке, которая так необычно сочеталась с ее больничным халатом,кивнула ей, и Маруся ответила ей понимающим жестом руки.

Дверь прикрылась.

– Ну, я пойду, – сказала Маруся. И послушалатишину. – Рада была вас видеть. Я еще позже зайду.

Она встала и, ласково улыбнувшись, кивнула актрисе. Выложилана тумбочку все конфеты, что были у нее в кармане.

– Дайте мне телефон, – попросила Маруся медсеструв шапочке.

– Не положено, – сказала медсестра. – Для васнужно специальное разрешение доктора.

– Я хочу папе позвонить, – сказала Маруся оченьжалостливо.

– Какой он тебе папа, бедняжка, – черная шапочкасочувственно качнулась.

– В каком смысле? – не поняла Маруся.

– Ох, пройдет время, все станет на свои места. Жизнь,она длинная. Все будет хорошо.

Марусе захотелось угостить медсестру конфетой. Но карманыоказались пусты. Поэтому она только улыбнулась.

Девушка перезвонила довольно быстро. И продиктовала Олеадрес.