Забытый берег - Владимир Евдокимов

Оставив два удилища с совместной «бородой» на берегу пролива, я перенёс остальные донки на Волгу. Харламов лично отрезал мне наживку, я насторожил донки и собирался за Бабкиным, но он приплыл сам.

В воложке десять метров глубины, вода холодная, а он не побоялся!

На его пышной, наполовину седой голове клочьями торчали быстро сохнущие кудри. Борода высыхала прямо на глазах, время от времени то одна, то другая прядь начинала топорщиться. Плавки на нём оказались чёрными, и в целом Бабкин выглядел как персонаж чёрно-белого кино.

— Здравствуйте, товарищи, да? — сказал Бабкин, поднимая руки вверх. — Я Борис Бабкин. Здесь Харламов?

Как будто ждали явления Бабкина — оказались все в сборе, у палаток. Даже Павел выбрался на свет и сидел на любимом бревне. Бабкин со всеми уважительно поздоровался, Лиде поцеловал руку, намочив её бородой, приговаривал:

— Здорово! Красота, понимаешь, в чём дело! — И тут же продолжил: — Пока не забыл, дайте мне лодку, понимаешь, там, у ручья, вещи мои остались, утащит кто-нибудь… В общем, где она, мужики, а?

В котелке грелась вода для ухи, пригревало солнце, мимо острова вверх шёл сухогруз «Окский», где-то на ухвостье кричали чайки. Что делал «Окский» на Волге? Какой у него номер? А я и не обратил внимания, потому что думал о том, когда и как гости начнут разгул.

Переправившись с вещами, Бабкин потребовал экскурсии по острову, и Виктор его повёл. Тогда я тихо забрался в ивовые кусты на волжском берегу и лёг. Я ничего не мог с собой поделать — я сам себя так настроил, в этом Бабкин был не виноват, мне нужно было полежать.

И я тихо залёг в ивовых кустах на волжском берегу, лежал на животе, правым боком к Волге, подложив руки под голову, и смотрел на реку. Так я и задремал, хотя и неудобно получалось: у нас гости, уха, а хозяин спит в кустах. Очнулся я бодрый и удивлённый — с какой стати лежу?

Уха стояла в котелке возле костра. Куски рыбы, чтобы не разварились, кто-то умный догадался выложить в миску и прикрыть марлей от солнца и мух. Сбор был полный, кроме Харламова. Он искал меня. И Лида стояла возле палатки в синем платье — нарядилась к ухе.

— Какие у тебя, понимаешь, Лида, интересные оборочки! — удивился Бабкин и стал пристально разглядывать платье Лиды.

— Я сама делала! — похвасталась Лида и выпятила грудь.

Бабкин подошёл, пальцами стал ощупывать оборки.

— Чувствуется рука мастерицы, понимаешь.

— Но-но! Ты разглядывай, а рукам-то воли не давай! — вдруг возмутилась Лида. — Нахал!

— Ну что вы, Лидия Владимировна, в общем, я же с самыми приятными чувствами, конечно! — проворковал Бабкин.

Лида отстранилась, хлопнула его по руке. Улыбаясь, Бабкин вздохнул. Харламов уже спешил со стороны ухвостья, мускулистый, волосатый.

— Бабкин! Руки вверх!

Бабкин повернулся, помедлив, приподнял руки, спросил:

— А что тебе, в общем? В чём проблема?

С ходу прогнувшись, Харламов обхватил Бабкина за ноги, без труда взвалил на плечо и понёс к Волге. Но не к берегу, а к приверху. Это была отличная мысль: высота обрыва там метра два, а на берег из воды выходить — так надо плыть к Волге или проливу.

— Не дури! — возмущался Бабкин. — Харламов, не дури, понимаешь! Куда ты меня несёшь? В чём дело?

— И вот уж жребий брошен, — кричал Харламов, — и на душе легко! На дно к царю морскому идёт наш гость Садко!

На краю обрыва он остановился и бросил Бабкина вниз. Через мгновение оттуда взметнулись редкие, искрящиеся на солнце брызги.

Лида хохотала!

— Ты что смеёшься? — спросил, подходя, Харламов.

Смеялась она открыто, заразительно, и мы с Виктором смеялись в ответ, и суровый Павел просиял лицом.

— Валера! — сказала Лида. — Ты настоящий кавалер! Я тоже хочу с обрыва, как Бабкин! С тобой вместе!

— Дуся, прелесть моя, платье намокнет.

— Высохнет! — Она, подходя к Харламову, сбросила с ног шлёпанцы.

Харламов вздохнул, шагнул навстречу, подхватил её на руки и широко зашагал к приверху. Лида радостно махала нам рукой. Харламов дошёл до обрыва и, как подрубленный дуб, упал вниз. Вновь засияли водяные брызги.

— Были когда-то и мы рысаками, — вздохнул Павел.

Из кустов, раздеваясь на ходу, вышел мокрый Бабкин. С носа у него текло.

— Где, в общем, эта парочка? Орёл и гагарочка?

— Поплыли за тобой. Как водичка?

— Мёд.

Какой же получался чудесный, бестолковый день! Если завтра наши горластые гости ещё будут на острове — уеду в Гремячево, решил я. Лещей, кстати, надо бы после обеда откопать и развесить. Да, уеду в Гремячево.

Они пришли к костру и разделились: облепленная мокрым платьем Лида пошла переодеваться, а Харламов начал хороший разговор.

— Сколько времени? — кричал он, — сколько времени?

— Десять, — ответил Павел.

— Нам осталось всего четыре часа!

— Будем, понимаешь, в чём дело, веселиться, — предложил Бабкин. — Начнём с ухи?

Наконец-то они приняли верное решение!

Павел размягчился, Виктор, благодушно улыбаясь, расставил миски, а я разлил в них уху. Она упрела на солнце и оказалась невозможно вкусной. Расселись вокруг, подошла Лида в пёстром халатике — довольная и голодная.

— Стой! — напомнил Виктор. — Харламов, а где твой привет товарищу?

— А! — Харламов вытащил из кустов бутылку с остатком вчерашней водки. — Борис, это для тебя. Там написано.

Бабкин хохотнул, ласково погладил влажную бороду и прочёл:

— «Привет Луи Бабкин»! Кто, понимаешь, писал, вздор какой-то! Я не Луи! В чём проблема, Харламов, ты, что ли, придумал?

— Это не Луи, — пояснил Харламов, — это луй!

— Сам ты луй! — обиделся Бабкин. — Женихаешься, а точно как маленький, понимаешь, луй, да остальных, понимаешь, луями называешь, в общем, издеватель какой-то, в чём дело?

— Нет, — вступил я, — Борис, это латинским шрифтом, по-молдавски означает «привет Бабкину»!

— А я вот приеду домой и проверю. Луй!

— Ну, ты будешь пить? За здоровье Дуси?

— За Лидочку я, понимаешь, напрямую выпью, из горлышка! Так что есть такое дело, привет, луй Харламов, понимаешь, Лидочка, будь, естественно, счастлива, здорова, в чём дело, весела и радостна!

Говоря это, Бабкин открутил пробочку и выпил водку из бутылки. Лида заботливо подала ему кусочек хлеба. Бабкин пожевал, похвалил:

— Водка от души! Прощаю тебе, Харламов, твой луй за заботу и, конечно, за всё!

Дальше купались. По глазам Виктора и Павла я видел, что они, так же как и я, подзабыли, что это такое — загорать и купаться. Нырять в воду, плавать туда-сюда, плескаться, брызгаться, даже топить друг друга и мерить глубину. А потом обсыхать на тёплом песке, слушать шорох ивовых кустов, переговариваться, смотреть, как мимо, плавно ступая по песку, проходит красивая женщина. Вдруг ощутить прохладную каплю из уха… От гремячевского дебаркадера отчалила кормой вперёд издалека казавшаяся маленькой «Ракета», выбралась потихоньку на судовой ход, с каким-то задорным усилием встала на крылья, развернулась левым бортом к нашему острову и — пошла, пошла…