Assassin's Creed. Единство - Оливер Боуден

– Отец, ты хочешь сказать, что сам попытаешься убедить Арно в его пригодности?

– Да, попытаюсь, – ответил он, впиваясь в меня взглядом.

– И тебя не пугает, что Арно перестанет мне доверять?

– Мне придется пойти и на такой риск, если ты, Элиза, не выполнишь то, о чем мы договаривались.

Тогда мы договаривались, что я стану внушать Арно мировоззрение тамплиеров, постепенно вводя его в лоно ордена. От этой мысли у меня сделалось тяжело на сердце. Я подумала, что тем самым потеряю Арно. Но если я откажусь, отец займется этим сам. Воображение рисовало мне разгневанного Арно, яростно вопрошающего: «Почему ты никогда мне не рассказывала?» Мысль о том, что я утрачу его доверие, была невыносимой.

– Отец, я сделаю то, о чем мы договаривались.

– Спасибо.

Мы оба повернулись к мадам Левен. Та хмуро глядела на отца.

– И потрудись исправить свое поведение, – торопливо добавил он, хлопнув себя по бедрам.

Я давно уже знала: это жест означал конец разговора.

Директриса хмурилась все сильнее. Она думала, что отец продолжит чтение нотаций. Однако он встал и крепко обнял меня, удивив силой чувств.

И тогда я приняла решение. Ради отца я исправлюсь. Я стану той дочерью, которую он заслуживает.

Стоит мне перечитать прошлогоднюю запись от 8 сентября, как лицо у меня морщится от стыда за написанное. «Я стану той дочерью, которую он заслуживает». На самом же деле я… палец о палец не ударила, чтобы выполнить обещанное.

Я и не подумала убеждать Арно в радостях приобщения к делу тамплиеров (отчасти это было вызвано моими вероломными размышлениями о том, способно ли приобщение к делу тамплиеров принести хоть какую-то радость). Более того, мое поведение в Королевском доме ничуть не улучшилось.

Оно стало значительно хуже.

Не далее как вчера мадам Левен затребовала меня к себе в кабинет. Третий вызов за неделю, наверное, двенадцатый за последний месяц. Сколько путешествий к дверям ее кабинета я совершила за годы учебы? Сотни? Меня вызывали за дерзкие слова, драки, ночные отлучки (как я любила побыть наедине с уснувшей природой!), за «употребление вина», нарушение дисциплины, таскание одноклассниц за шиворот и, конечно же, за мое излюбленное «упорство в дурном поведении».

Никто лучше меня не знал дороги в кабинет директрисы. Едва ли найдется нищий, который бы протягивал ладонь чаще, чем я. Я научилась предчувствовать взмах трости и даже радоваться этому. Я не зажмуривалась, когда трость оставляла очередную отметину на моей коже.

Ожидания меня не обманули: нынешний вызов к директрисе был следствием драки с Валери. Староста нашей группы помимо других своих многочисленных талантов обладала еще и внушительными актерскими способностями, которые пускала в ход, когда в школьном театре ставились пьесы Расина и Корнеля. Прими же совет, дорогой читатель, и никогда не выбирай своей противницей актрису. Они способны ужасно все драматизировать. Мистер Уэзеролл обычно говорит о таких: «Чертова маленькая истеричка».

В общем, та наша стычка с Валери кончилась тем, что вместо аплодисментов она получила синяк под глазом и расквашенный нос. И случилось это, когда я находилась, так сказать, под наблюдением. Мне назначили испытательный срок за мелкую выходку во время обеда, учиненную месяц назад. Но был здесь и один отличительный момент: директриса заявила, что ее терпение кончилось. «Я по горло сыта вашими выкрутасами, Элиза Де Ла Серр, – заявила она. – Да, мадемуазель, сыта по горло».

Как всегда, она завела разговор об исключении. Но я была уверена: в этот раз дело не ограничится словами. Когда мадам Левен сообщила, что намеревается послать отцу письмо и потребовать его немедленного приезда для обсуждения моего дальнейшего пребывания в Королевском доме, я поняла: это не пустые угрозы. Похоже, она действительно устала от моих выходок и ее терпению пришел конец.

Но мне было все равно.

Я хочу сказать, мне и сейчас все равно. Начинай свои пакости, Левен. И ты, отец, осуществи самые худшие из своих угроз. В какой бы круг ада вы меня ни запихнули, он не будет хуже того, в котором я нахожусь сейчас.

– Я получила письмо из Версаля, – сказала директриса. – Ваш отец направляет поверенного, поручив ему разобраться с вами.

До сих пор я смотрела в окно. Мои глаза свободно перемещались за пределы стен Королевского двора, туда, где я жаждала оказаться. Однако услышанное заставило меня повернуться к директрисе. У мадам Левен было узкое сморщенное лицо и холодные глаза, спрятанные за стеклами очков.

– Поверенного? – переспросила я.

– Да. И, как явствует из письма, ему дано задание внушить вам толику здравомыслия.

Я задумалась. «Поверенный. Отец даже не поедет сам». Возможно, он решил меня изолировать. Эта мысль меня изрядно ужаснула. Мой отец – один из трех человек во всем мире, кого я по-настоящему любила и кому доверяла, – решил отгородиться от меня. Я ошиблась. Есть круг ада, что хуже нынешнего, и меня туда бросят.

Мадам Левен продолжала злорадствовать:

– Да. Похоже, ваш отец слишком занят для подобных дел. Это вынуждает его отправить сюда поверенного. А возможно, Элиза, вы не так много для него значите, как вы себе воображали.

Я угрюмо посмотрела на директрису, на мгновение представив себе, как перемахиваю через стол и сгоняю эту ухмылку с ее физиономии.

– Поверенный желает встретиться с вами наедине, – сказала она.

Мы оба понимали смысл сказанного. Это означало, что меня подвергнут наказанию. В данном случае – телесному.

– Думаю, вы все равно будете подслушивать за дверью, – не удержалась я.

Директриса поджала губы. Ледяные глаза сверкнули.

– Мне будет радостно сознавать, что настал миг расплаты за годы вашего отвратительного, дерзкого поведения. В этом, мадемуазель Де Ла Серр, можете не сомневаться.

И вот настал день приезда поверенного моего отца. Всю неделю до его появления я старалась не наделать новых бед. Девицы считали, что я вела себя тише обычного. Некоторые даже спрашивали, когда вернется «прежняя Элиза». В основном все радовались тому, что меня наконец-то удалось обуздать. Но это мы еще посмотрим.

На самом деле, я готовилась к предстоящей встрече, умственно и телесно. Поверенный отца, скорее всего, будет рассчитывать на мою робость и уступчивость. Он полагает, что встретит здесь испуганную отроковицу, которую всерьез ужасает перспектива исключения и потому она с радостью примет любые другие наказания. Он наверняка надеется на бурные слезы и чистосердечное раскаяние. Ничего подобного он от меня не дождется.

Меня позвали в кабинет директрисы и велели ждать. Я повиновалась, в руках сжимая сумочку, в которой лежала подкова. Ее я «позаимствовала», сняв с двери спальни. Прежде она ни разу не принесла мне удачи. Сейчас у нее был шанс исправить положение.