Как стать маньяком. История жертвы обвинения - Александр Ковальчук

– Собирайся на этап!

– Так я ж только что приехал? – удивлённо и недоверчиво спросил Саня.

– Не знаю, мне по рации передали привести тебя обратно в СИЗО.

Тогда Саша быстро собрал свои вещи, которых было немного, и обернулся на выходе:

– Счастливо вам, мужики! Не знаю, где я окажусь, но похоже, что круче этого места вряд ли найдётся.

Мужики в ответ только грустно кивнули головами. А Сашу тем же путём повели обратно. Вот аллея, на которой им сразу по выходу из «конверта»[10] прививали азы строевого шага.

Выглядело это так:

– А ну – быстро разобрались по пятёркам! Шагом марш!

И буквально через несколько шагов:

– Стоять! Что за бардак? Разобрались по пять человек в шеренге и пошли строем! Как только строй нарушается – останавливаемся и строимся по-новому!

Тут не помешает напомнить, что апрель только подобрался к своей середине и на дворе было… не жарко. Тем более, что перед этим при проведении обыска у них отобрали буквально всё, оставив каждому по паре носков и трусов кроме тех, что были на них одеты. И выдали по хлопчатобумажному костюмчику, поскольку переход на летнюю форму одежды уже состоялся и фуфайки были им не положены, несмотря на капризы природы…

То же самое касалось и таких предметов обихода, как, например, ручки, тетрадки, конверты, мыло и прочее тому подобное – из всего, что имелось у зэков (а на этап обычно готовились основательно), им оставляли по одному предмету каждого наименования. Остальное забиралось и исчезало в неизвестном направлении. Наиболее вероятный вариант – оперчасть «подкармливала» этим впоследствии своих стукачей.

…В «конверте» Саню втолкнули в пустой «воронок». Сюда они ехали толпой и от этого в железной коробке было достаточно тепло. Теперь же он был один. Но Саня даже не обратил внимания на холод, пытаясь угадать – почему вдруг его везут обратно? Неужели его всё-таки оправдали и теперь освободят?!. Впрочем, глупо было на что-то надеяться в этой стране после оглашения приговора. Постсоветское «правосудие» унаследовало от советского как минимум одну черту – оно признавало виновным кого угодно, но только не себя. А уж уличить себя в том, что невиновного приговорили к 15 годам лишения свободы… сумасшедших в судьях не держали!

Попытки заговорить с конвоем не дали результата – те сами ничего не знали и только выполняли приказ, полученный по рации. Оставалось ждать возвращения в СИЗО.

Но и там ничего не прояснилось. Подобие ясности уже поздно вечером, когда Саню вернули в камеру, внёс его сосед:

– Ты ведь у нас «тяжеловес» – так зэки называли обладателей сроков, превышающих десятку, а таких обычно вывозят в другую область. Вот, скорей всего, и вся причина…

И он угадал, как оказалось. Недели через две Сашу снова выдернули на этап и на этот раз, после долгого ожидания в подвале, его, вместе с другими такими же, отвезли «воронком» на вокзал и затолкали в «столыпин»,[11] отбывающий в неизвестном направлении…

Ехали они не особенно долго (в таком транспорте время измеряется несколько иначе) и очередной «воронок» вновь вёз его в СИЗО. На этот раз это была …ская тюрьма. А здесь ещё две недели ожидания в сыром полуподвальном помещении…

В то время, когда Санёк только начинал «мотать» свой срок, работал в колонии некий опер. Хоть и были они примерно одного возраста, но Саня, исходя из субординации и настоящего уважения к человеческим чертам в характере, обращался к нему исключительно по отчеству – Василич.

Познакомились они в то время, когда Василич был ещё начальником Саниного отряда. А у «отрядников», как известно, самый большой процент никому не нужной канцелярской работы, с которой одному справиться очень сложно. Вот и находили они себе таких, как Саня – сообразительных, грамотных, умеющих много и быстро писать. Всё равно у Сани на моментальную карьеру в зэковской среде не было ни средств, ни желания. На самый верх он никогда и не метил! Ведь если подобным Сане работникам «средней руки» платили за работу и мусора, и козлы, и блатные; то те, которые благополучно достигли «верхов», были вынуждены сами платить – и мусорам, и козлам, и тем же «работникам средней руки». И всё это только ради двусмысленного обещания освободить когда-то по УДО!

Потом Василич пошёл на повышение, но и там без услуг «писаря» было не обойтись. К тому же Санины способности уже были проверены временем.

… А сейчас завхоз послал его к этому оперу подписать какие-то бумаги из отрядной документации. На большинстве тамошних бумажек значилось три подписи – начальника отряда, ОНБ-шника,[12] и одного из оперов.

На тот момент в штабе колонии Саня был не впервые, но каждый раз с удивлением и интересом оглядывался по сторонам – после барачной серости здешние коридоры выглядели чуть ли не Эрмитажем…

Вот и кабинет. Он постучал в обтянутые чёрным дермантином двери. «Входите!» – послышалось за дверью.

Войдя в кабинет, Санёк поздоровался с Василичем, на тот момент уже ставшим старлеем[13] (а начинал он ещё старшиной на аллее), копавшимся в каких-то бумагах на столе.

– Заходи, Санёк, присаживайся, – приветливо произнёс тот, указывая на стул напротив него.

Саня сел на краешек стула (он до сих пор как-то неловко чувствовал себя в кабинетах у начальства), положив бумаги на стол.

– Что там нового в отряде? – спросил Василич.

– Это Вы как опер спрашиваете или как бывший начальник отряда, – улыбнулся Саня.

– Если честно, то и так и так. И отряд с его проблемами не забыл, но и новая должность обязывает.

– Отвечая на первую часть вопроса, могу только сказать, что всё по-прежнему. А вот со второй частью сложнее. Вы ведь знаете, что я не отношусь к тем, кто продаёт соседей. Да и не смотрю я по сторонам – у меня своей работы хватает – недовольно ответил Саня, видя, что его вчерашний отрядник вошёл в роль и пытается так вот ненавязчиво завербовать его в сексоты.

– Ладно, извини. Курить ещё не бросил? – попытался Василич сменить тему

– Курю пока, – буркнул Саня.

– Тогда держи. Будем считать, что это тебе «за ноги»!