Третий экипаж - Алексей Гребенников

Мы с Алексом вышли на балкон.

Веяло чудесной прохладой, чистотой, уверенностью прозрачного воздуха.

Сосны и лиственницы взбегали по склонам, волшебно отсвечивала река – черной гладью и серебром. Бормотала про луну, которую никто уже несколько месяцев не видел. Только в таком месте и можно найти сбежавший вещдок или подброшенного ребенка. «коля чепоков кумандинец помогите родился в январе». Бывшие жены Анара негромко перекликались в комнатах первого этажа, – птичий базар. А на западной террасе вели жаркий спор выпестыши Венька, Якунька, Кланька и Чан.

«Подохнет ведь», – жалела Кланька кукушку.

«Да почему подохнет?» – не верил Якунька.

«Кукует, а жрать надо», – сурово сказал Чан.

«Ну, покукует себе и снова полетит червяков искать». – «Нет, теперь не полетит. Теперь никуда больше не полетит». – «Да почему это так?» – «Она чокнулась».

Дети перешли на китайский.

А внизу, невидимые, разогнав гастарбайтеров, Аня и Анар – уже вдвоем – обсуждали то, что случилось в мире за ночь.

Закрыли границы ЮАР, Бельгия, Япония…

Вокруг России границы вообще везде замкнулись. Шофер, возивший рис в Монголию, или пьян был, или не разбирался в границах…

Не летали самолеты…

У таможенных пунктов скопились тысячи машин…

В мировых столицах кипели демонстрации, пока, к счастью, без насилия…

«А в буфете, – добавил к сказанному Анар, – микроволновка заговорила…»

«Ты чё? – испугалась Аня. – Человеческим голосом?»

«А других у микроволновок быть не может. Их же делают люди».

«Ага», – согласилась Аня. Чувствовалось, что она немного испугана. Зато я успокоился. Раз уж в буфете микроволновка заговорила, значит, и мой мини-бар мог излучать новости.

«Теперь вести можно слушать, не включая телевизора», – сказал внизу Анар.

«Вот здорово. Ты теперь сэкономишь на электроэнергии!» – обрадовалась Аня.

«Но ты особенного значения этому не придавай, – предупредил Анар. – Тут у нас всегда так. Алтай – место чудес. Я так скажу, это для тебя место, Аня. Я как увидел тебя в окне, так всё понял. В пазырыкское время тут тоже всякое бывало. Видела на портрете принцессы Укока тату – волшебных олешков? Они красивые… Как на твоем плече… Мне шаман говорил…»

«Ой, что шаман говорил?» – «Да ничего такого…» – «Нет, ты скажи!» – «Да что его слушать?» – «Нет, Анар, ты скажи, скажи!» – «Ну, нес всякое… Говорил, что я однажды принцессу Укока встречу…»

«Ты что, Анар! – испугалась Аня. – Она же селькупка?»

«Ты только алтайцам такого не скажи».

«Ой, – испугалась Аня. И, снимая испуг, забормотала в сторону далекой, уже давно охрипшей кукушки: – Икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, а с Якова на всякого…»

Я с наслаждением потянулся.

В небе плыли нежные облака, медленные долгие караваны.

«Мне в детстве хотелось прыгать по таким облакам», – донесся снизу голос Анара.

«А я всегда люблю смотреть на облака с самолета, – тут же отозвалась Аня. Она всё-всё понимала, и голос у нее был медовый. – Они как снежные».

«А помнишь сахарную вату?»

«Нет, Анар, облака не сахарные».

«Ну, ладно, пусть снежные. – К моему изумлению, Анар не проявлял свойственную ему твердость. – Ты, Аня, – оказывается, они уже перешли на ты, – могла всё это видеть в пазырыкское время…»

Я обалдел. Неужели Аня и это понимает?

«Мне почему-то кажется, что никто теперь уже никогда не умрет, Анар, – произнесла она счастливым голосом. – Вот Буковский говорит, что все умрут, что долго ни один долгожитель не протянет, только мучиться будут. Он всех реднеками называет, красношеими. По-английски это что-то вроде крестьян. Буковский говорит, что все вообще умрут, он всем напишет веселые некрологи, даже твоим бывшим женам, – зачем-то вставила Аня, видимо, чтобы Анар не забывался. – А ты как считаешь?»

«Хочешь, я прямо сегодня выгоню Буковского из гостиницы?»

«Ты чё? Куда ему идти, Анар? У него же никого нет!»

И спросила: «А зачем люди умирают, Анар?»

«Ну, это просто, – ответил бывший командир, явно довольный, что разговор перешел на тему, в которой он был силен. – Один шел по железнодорожной линии, случайно попал под поезд. Другой гнал машину, вылетел на обочину. Третьего на сплаве засосало в воронку. Да мало ли…»

«А те, кого не засосало?» – «У тех свои причины. Болезни, голод, зависть, всякое такое. У каждого найдутся уважительные причины. А еще специалисты говорят, что в определенном возрасте в каждом живом организме включается особая программа и существо начинает медленно усыхать». – «Как принцесса Укока?»

«Нет, – мягко возразил Анар. – У принцесс иначе. Мы с тобой сейчас говорим про обычных людей. Шлаки, клеточный мусор, закупорка сосудов, желез, мозгов. Принцессы тут не при чем. Они – особая стать. Вообще, Аня, в мире много такого, о чем думать интересно».

«Ты про птиц, про облака, про озера с реками? – умно спросила Аня. – А чего это пишут, что в морях рыбы свихнулись, плывут, куда не надо? И с птицами, пишут, не лучше. У Буковского в голове гуси, даже они вырвались на свободу. Он ругается часто. Я когда в личной анкете в графе «не заполнять» написала «ладно», Буковский очень ругался».

«Ну, разреши, я его выгоню!»

Солнце высветило видимую длину реки, вода нежно дымилась.

Алекс вернулся к себе в номер, но влюбленные млекопитающие под моим балконом никак не умолкали. Узкий лучик проник в окно, пронизал фужер с недопитым красным вином, на блюдце тревожно заплясало алое лазерное пятнышко.

«Нет, ты скажи, почему человек живет так недолго?»

Вместо ответа наплыла с юга туча, какая-то неправдоподобно низкая, широкая, рваная, как грязное и мокрое верблюжье одеяло. Свет в комнате и на террасе погас, стало совсем темно. На соседний балкон вышел Алекс в спортивном халате, почесался с наслаждением: «Вечно у Анара темно». Лохматую тучу, оставляющую на соснах влажные клочья, изнутри распирало бесшумными синеватыми вспышками. Она плыла, расширялась, садилась ниже, еще ниже, совсем близко к кипящей, как в чайнике, воде. Окончательно погас свет. То есть теперь везде погас. И в селе, и на набережной, и вдали над Чемальской ГЭС. Суматошно взревел в подвале резервный генератор, в баре и на кухне «Дарьиного сада» желтовато вспыхнули аварийные лампы и тут же погасли, будто поперхнулись. Обреченно взревел второй генератор, сиплый и низкий, но тоже ненадолго…

«Слышишь?» – «Это чё? Гром?» – «Да нет же, нет!» Анар слушал кукушку.

Так долго, как предсказывала кукушка, люди всё равно не живут, даже в пазырыкское время так долго не жили, но, кто знает, может, теперь Смирнову-Суконину повезет? Тем более что снова вспыхнули электрические огни. И там, где до того горели, и там, где до того были выключены. На столбах, в коридорах, в пустых и в занятых номерах, в пустой бане (я видел, как осветилось ее окошечко). Я щелкнул выключателем, но свет в номере не погас, даже настольная лампа с проводом, выдернутым из розетки, радостно светилась.