Памятник Бешеной Пехоте. Первая чеченская война - Константин Масалёв

Он сидел на земле спиной ко мне и держался за руку, а я, направив на него автомат с пустым магазином, приходил в себя. Это ж надо так – с десяти метров выпустили друг в друга по магазину и из шестидесяти патронов всего одно попадание – ему в руку. Я заменил магазин, и тут он обернулся и заговорил. Я не ждал разговора, тем более, что он начал очень грубо наезжать:

– Ты чего делаешь, сука? Ты в кого стреляешь?

– А ты кто?

– Я Иса.

– Ты чечен? Боевик?

Похоже, он принимает меня за кого угодно, только не за федерала. Хотя не удивительно – вид у меня ещё тот – двухнедельная щетина, на голове чёрная бандана с черепушками, из одежды только штаны, ботинки и разгрузка, на поясе болтаются чётки и кроличья лапка, и ни одного знака, указывающего на мою принадлежность российским войскам.

Оглядываюсь вокруг – по спине побежали струйки пота: мы на высоте не одни, метров с тридцати из-под кустарника на меня направил автомат худощавый чернобородый «чех». С соседней высоты, метров с двухсот, ещё один «друг» шмаляет мне в голову, но пули идут выше, видимо, стрелок боится попасть в своего, а наши шарятся где-то внизу, вне зоны видимости. Не надо быть великим стратегом, что бы понять: всё это очень серьёзно. Чернобородый не стреляет: или тоже не принимает меня за федерала, или настолько самоуверен, что видит во мне пленного. Выбора нет – в плену мне ловить нечего – кожу сдерут с живого, сваливать тоже некуда. Похоже, приехали… В голове карусель – лица наших пацанов, убитых за последние две недели и где-то когда-то услышанные слова: «Когда придёт время умирать – улыбайся. Жизнь ты не спасёшь, но имя своё можешь прославить». Смотрю в глаза рыжебородому, сидящему передо мной:

– Пора умирать…

Он уже всё понял:

– Не стреляй.

– Я должен тебя убить.

– Не убивай, у меня был брат, он погиб, я просто мстил за него, не стреляй…

Всё это он говорит тихо, не отворачивая взгляда. И вдруг резко наклоняется ко мне, схватив мой автомат за ствол, пытается подняться. Стреляю, пуля попадает «чеху» в лоб, из затылка у него вылетают кровавые ошмётки, но, даже завалившись, он продолжает смотреть мне в глаза. Не сразу вспоминаю о чернобородом. Это ошибка…

…Удар в колено, дикая боль, нога отнимается до бедра, и я валюсь на землю. Первая мысль: «Сейчас добьёт…». «Чех» держит меня на прицеле и чего-то ждёт. Мой автомат валяется в шаге, в руках граната, как достал – не помню. Смерть от взрыва гранаты, как утверждают врачи – мгновенная и безболезненная.

Внезапно от мыслей о героической и красивой смерти отвлекает шевеление на тропинке. Колдун неспешной походкой с пулемётом наперевес идёт прямиком на «чеха» и, судя по улыбке, засады не видит. Кричу: Колдун, здесь «чехи»!» Поздно – с простреленной головой, всё так же улыбаясь, Колдун валится на землю. Хватаю автомат и стреляю по кустам, но там уже никого нет. По тропинке наш взвод карабкается в полном составе.

Первым взбирается снайпер, моментально засёк чернобородого, бьёт навскидку, и тот укатывается вниз. Похоже, что моя скоропостижная смерть откладывается. На высоте все наши, заняли круговую оборону. До Колдуна не доползти – он лежит на открытом, простреливаемом с двух сторон пространстве, бьют с высоты рядом и от сарая снизу. Находим пару дымовых гранат, под их прикрытием вытаскиваем Колдуна. Для него война закончилась, но хоть умер хорошо – спокойно и быстро, без мучений. Мне «чех» прострелил закреплённый на ноге нож разведчика, выходной раны не наблюдаю – пуля осталась где-то в ноге. Макс вкалывает мне промедол, боль отпускает.

Перестрелки идут уже по всему селу, видимо, пехота всё-таки вошла – уже неплохо. Наконец дождались самого острого момента – нас обстреляла наша же «шилка». Ощущения непередаваемые – кто попадал под такой обстрел, тот знает – дураком можно остаться на всю жизнь. Орём по рации, что здесь свои – реакции никакой. Макс решает залезть на дерево с сигнальным дымом. Пока лезет, по нему стреляют со всех сторон, но дело своё он сделал – «шилка» успокоилась. Когда спустился, обнаруживаем, что пуля разорвала ему штанину и разбила узел на косынке. Крайне редкое везение – счастливчик, блин. На высоте народу всё больше. Два огнемётчика из четырёх «шмелей» разрушили сарай внизу. На высоте рядом тоже мелькают свои – взвод «Лотос». Перестрелки затихают, похоже, что село наше.

…Меня и Колдуна на БМП везут обратно в Центорой. От других раненых узнаю причину задержки пехоты и колонны. Оказалось, что как только колонна двинулась, первый танк был подбит из гранатомёта. Попадание профессиональное – в пулемётное гнездо. Сорванный с места пулемёт пробил насквозь грудь командиру танка. «Чехи» нарыли ям по склону и замаскировали там гранатомётчиков. По одному они выпрыгивали из ям, делали выстрел и сбегали вниз, в овраг. После того, как сбили гусеницу с БМП разведки и подбили второй танк, колонна встала. Пехоте пришлось чистить склоны.

Всех раненых и убитых грузят в прилетевшую вертушку. Командир танка с пробитой грудью лежит на полу вертолёта и при взлёте из него начинает растекаться лужа крови. От вибрации по поверхности лужи идёт рябь. Только сейчас ощущаю дикую усталость и желание отрубиться. В голове крутится мысль, что смерть – это не страшная безносая старуха с косой, а, скорее, привлекательная симпатичная женщина…

Я улыбаюсь, смотрю на лужу крови, которая уже разлилась до моих ботинок, и вижу, как в ней отражается огромная кроваво-красная луна…

Выбор

07.05.96г.

База 166 МСБр, населенный пункт Шали, республика Чечня.

…Своим видом она явно не вписывалась в окружающую обстановку. Она – мать одного из пропавших на пятом блокпосту срочников. Трое бойцов пошли за водой и не вернулись. Мать прилетела в Чечню, долго искала сына, нашла в Шали в плену. «Чехи» потребовали на обмен рацию и пять автоматов. Наш комбриг выделил, что просили и теперь она ждет обмена. Насколько я знаю «чехов» обмен вряд ли состоится, но она верит и ждет. Мне вертолета, похоже, ждать придется тоже долго, время есть, можно подойти, поговорить…

Я сижу на ЦБУ бригады, нагруженный под завязку оружием и боеприпасами и жду вертолет, который должен закинуть меня в район села Гойское. Где-то там воюет сейчас наша бригада и мой разведвзвод «Кобра». Я не виделся с пацанами больше месяца, с того дня, как меня подстрелили в Белгатое.

…Меня тогда через аэропорт «Северный» вывезли во Владикавказ, а утром, перед отправкой раненых в Самару, я встретил Валеру Пальца из отделения управления разведроты. Кличку Палец он получил после боя под Курчалоем, когда ему прострелили большой палец правой руки. На этот раз Палец словил пулю в живот. Он поведал мне о дальнейших событиях в Белгатое.

Правильно рассудив, что за убитым чеченом Исой боевики должны вернуться (у «чехов» есть хорошая привычка забирать тела своих погибших товарищей), у трупа боевика была оставлена засада из отделения пехоты. «Чехи» ночью вернулись, но кого-то из пехотинцев подвели нервы и преждевременная стрельба раскрыла засаду. Труп утащить не дали, но и не подстрелили никого. Под утро обнаружили, что один стрелок пропал. Нашли его скоро, метрах в трехстах от засады. Прострелянные руки и ноги, вспоротый живот и перерезанная глотка поведали остальным о последних минутах его жизни. Или задремал, или увлекся и отполз в сторону от своих. В общем, сделал ошибку, и наказание в виде смерти лютой и мучительной не заставило себя долго ждать.

Той ночью «чехи» снова вошли в село, но сделать уже ничего не могли. Ночные стычки и перестрелки продолжались до утра. Во время одной из таких мини схваток Палец и получил свое очередное ранение.

…Глядя в госпитале на своих соседей по палате – однорукого лейтенанта (две пули в плечо не оставили ему шансов сохранить руку) и одноногого прапорщика внутренних войск (неудачно прыгнул с БТРа аккурат на мину) я понимал, что ко мне Чечня отнеслась благосклонно, оставила руки и ноги при мне, дала попробовать напиться человеческой кровью и позволила безнаказанно заглянуть в лицо смерти. Но эта же Чечня что-то забрала взамен