Будет больно - Юлия Еленина

Резко выгибаюсь, когда Вадим кусает меня за губу. Мне нравится, как мы балансируем на грани боли и наслаждения.

Толчки становятся резче. Я царапаю его плечи, он сжимает мои бедра, наши дыхания переплетаются, губы терзают друг друга, потому что мы оба понимаем, что дальше все, конец. И это безумство никогда не повторится.

Как в последний раз — именно так мы трахаемся.

Последний поцелуй, какой-то тягучий, прощальный — я через него будто чувствую все эмоции Вадима, слышу его мысли.

А потом тяжесть мужского тела перестает меня вдавливать в лестницу, но я не поднимаюсь.

Слышу, как Вадим поднимает брюки, щелчок зажигалки. Не открывая глаз, протягиваю руку, в которую тут же опускается сигарета.

«Только ничего не говори», — мысленно умоляю я.

Делаю затяжку, Вадим снова закуривает и ложится рядом со мной на лестницу. Мы психи, причем полные.

И я не хочу открывать глаза, не хочу снова видеть этот гребаный мир, в котором все происходит неправильно.

Я хотел оттянуть момент возвращения из этой бездны сумасшествия. Даже старался думать, что это не жена моего отца, а просто сексуальная красивая баба. Всего лишь очередная, о которой я завтра забуду.

Но все было по-другому. С каждым толчком желание не только не уходило, а как будто еще больше нарастало. А когда ее ногти впивались в мои плечи… Черт! Никаких романтических сравнений, но как будто в самую душу.

И Лиза в черных чулках, черном белье, красных туфлях — это самое возбуждающее зрелище в моей жизни. И она меня хотела — я чувствовал это, понимал. И это осознание еще больше накрывало меня чертовой лавиной, от которой не сбежать. Можно только остановиться и смотреть, как тебя сжигает.

Меня накрыло нехило. Лизу тоже. Она целовала меня, она подавалась мне навстречу, она тоже падала в эту пучину боли и удовольствия вместе со мной.

Но все заканчивается…

И тогда накрывает чувство вины.

Я опускаюсь рядом с Лизой на лестницу, подав ей сигарету, и молчу. Она даже не открывает глаза, но такое впечатление, что не меня она не хочет видеть, а просто не хочет видеть. Только распахнет — и все исчезнет. Испарится последний остаток того момента, когда я был в ней, а она отдавалась мне с какой-то болезненной маниакальностью.

Мы молча курим, не заботясь о том, что пепел падает на пол, а потом Лиза подает мне окурок и просит:

— Затуши.

Голос ровный — быстро вернула себе самообладание. И что дальше? Будет делать вид, что нам это все приснилось?

Хочу спросить, но молчу. Тушу окурки в пустой пачке, натягиваю боксеры и, подхватив брюки с испорченной рубашкой, спускаюсь вниз, в гостиную.

Что я, блядь, наделал? Нет, не так… Что мы наделали?

Она не просто красивая баба, которую хочется поиметь. Это дьявол во плоти.

Открыв бар, наливаю себе полный бокал коньяка и слышу стук каблуков за спиной. Не оборачиваюсь, пока не улавливаю легкое колебание воздуха спиной. Близко, она стоит близко.

Ну и что она сейчас скажет? Наверное, начнет умолять, чтобы я ничего не говорил отцу. Это было бы самым логичным поступком. Но Лиза снова удивляет.

Она просто выхватывает у меня из-за спины бокал коньяка, я поворачиваю голову.

Твою мать! Лиза даже не оделась. Она стоит передо мной в черном кружеве и красных туфлях и опрокидывает в себя большими глотками коньяк, даже не морщась. И я хорош, блядь! Минуту назад думал, что натворил, а сейчас думаю о ее теле.

Я еще не видел ее обнаженную грудь, а хочу… Хочу провести рукой по краю лифчика, не спеша, поиграть с сосками. И попробовать их… Коснуться языком, захватить губами.

Снова хочу ее… Теперь не просто разложить и отыметь, думая, что она меня оттолкнет в любую минуту, а именно заняться с ней сексом. Нет, не любовью, а сексом. Красивым, безумным, жестким, долгим…

Я ненавижу ее, ненавижу себя, но меня тянет против воли.

Беру еще один бокал и наливаю себе. Тоже опустошаю залпом.

— Еще, — Лиза протягивает мне свой.

Слов больше нет. Нам надо это время без взаимных оскорблений. За три присеста мы всаживаем бутылку коньяка. За окном светает, серые стены приобретают краски. И теперь я вижу на лице Лизы следы помады. Не четкие, лишь легкие мазки, но они есть. Размазаны по подбородку, щекам.

Но это лишь добавляет изъян в ее идеальность и еще больше возбуждает.

Мы так и не сдвинулись с места — стоим так же, будто приросли к полу. Только я чуть повернулся, чтобы видеть ее. Видеть такой, без всех этих масок и фальшивых улыбок. Сейчас она не притворяется, но я все равно ее не знаю.

Я просто наливаю, мы пьем.

Алкоголь бьет в мозги, но не так, как эта женщина. Она сильнее любого наркотика, когда все еще в воздухе витает запах нашего секса.

— Ты сейчас трахаешь меня глазами, — нарушает ее голос тишину гостиной.

Надо же, заговорила. А я уж всерьез думал, что у нее язык отнялся.

— Так нехрен в таком виде щеголять. Или ты меня соблазняешь? — не могу удержаться от колкости.

— Судя по твоему неугомонному либидо и неразборчивости в связях, у тебя встанет на бабу в телогрейке, валенках и в оренбургском платке.

Стерва!

И она делает из меня полного извращенца, потому что от этих ядовитых слов хочу ее еще сильнее, яростнее. Меня возбуждают наши взаимные остроты, и это полный аут. А если говорить просто и по-русски, то полный пиздец.

— Не тебе меня упрекать. Ты у нас прямо жена года.

— Не смей! — повышает Лиза голос и делает шаг ко мне, добавляя к предупреждению и вытянутый палец с красным ногтем.

— Что мне не сметь? — перехватываю ее руку за запястье и тяну к себе.

Лиза врезается в мою грудь и резким выдохом обжигает плечо. Наваждение какое-то.

— Не смей ко мне прикасаться, — говорит она, и в голосе проскальзывают нотки обреченности.

Ей тоже трудно держаться. И она ненавидит себя за эту слабость.

— А то что? — свободной рукой сжимаю ее грудь, жаль, что через ткань. Но все равно чувствую затвердевший сосок. Ну, а у меня уже тоже затвердело.

— Я тебе член оторву, понял?

Ух, какие мы грозные, но при этом возбужденные. Думаю, если сейчас суну руку ей между ног, то почувствую в полной мере.

— А отгрызть не хочешь? — улыбаюсь я.

— Ты… — она начинает закипать, и меня это заводит еще больше. Что она со мной творит? Это не поддается никакой логике. — Ты… Озабоченный малолетний придурок! — находит нужные слова.

Хм… Банально. Могла бы придумать и что поинтереснее. Сейчас я ей покажу всю степень своей озабоченности.