Чужая игра для сиротки. Том второй - Айя Субботина

Еще всего два шага.

Я падаю на колени, хватаю Нокса за плечи и пытаюсь оттащить в сторону.

Не смотреть и не думать, что он выглядит сломанным, как соломенная игрушка, которую пропустили через молотилку.

Все будет хорошо.

Он же особенный, этот невыносимый герцог!

Он откроет глаза, скажет, что для него эти раны — пара пустяков, а через несколько недель, когда встанет на ноги, снова будет портить мне жизнь вечными придирками и сальными шуточками.

Я едва успеваю сделать последний рывок, как обломок стены с грохотом падает вниз, поднимая грязное облако пыли.

— Ваша Светлость! — С силой хлещу Рейвена по бледным обескровленным щекам. — Очнитесь!

Его голова беспомощно болтается на шее.

Кость из правой руки торчит наружу рваным белесым осколком.

«Нельзя паниковать, Тиль!» — успокаиваю себя, потому что проклятая реальность подсказывает, что все это очень-очень плохо.

Я уже видела такие раны.

Никто и никогда не выживал после них. Может, не умирал сразу, но оптом начиналась гангрена, случалась ампутация, чтобы остановить заражение крови, но все они все равно всегда страшно мучились, кричали от боли и все равно… умирали.

— Спокойно, — уже вслух успокаиваю себя. — Ты видела полки с лекарствами, тут у них все есть, это не какой-то монастырь с травяными настойками и мазями на барсучьем жиру! Король не даст пропасть своему лучшему генералу, и…

Я не успеваю закончить это «и», потому в спину ударяет сильная волна жара.

На буквально валит меня с ног, но, падая, я успеваю прикрыть собой так и не пришедшего в себя Рэйвена.

Рев где-то вверху заставляет желудок сжаться от страха.

Это рогатый.

Он пришел за нами — не хочет уходить без крови?

Я успеваю кое-как перевернуться обратно на спину, встать на четвереньки.

Мой герцог теперь совсем бледный, губы посинели и покрылись мелкими трещинками.

Хочется рыдать от того, что мы так толком никогда и не целовались.

А ведь могли бы, потому что… хотели?

Я тяну Рэйвена к себе, до крови сдирая ногти и кусая губы, чтобы не закричать.

Обнимаю обеими руками, и его голова так странно опирается на мою, словно это не я — а он прячет меня от громадного монстра, который вот-вот отправит нас в Мир мертвых.

Но уж если и уходить… то хотя бы глядя смерти в лицо.

Не знаю, откуда в моей голове это лихое отчаяние, потому что я никогда не была особенно смелой, но именно сейчас хочется гордо задрать голову, улыбнуться огненному чудищу и насладиться тем, что по крайней мере он не получит удовольствия, лишая жизни двух маленьких слабых людей, которые до последнего боролись за жизнь.

Я сглатываю последнее сомнение.

Ледяная змея страха, которая свила гнездо у меня в животе, превращается в огненную саламандру, и от нее словно загораюсь я вся.

Уже не страшно, что кожа наяву, а не во сне, покрывается зловещими орнаментами, что откуда-то из моего нутра лезут наружу острые каменные шипы и розы — как живые.

Рогатое чудовище заносит свою когтистую лапу, но я не закрываю глаза, хоть и понимаю, что через мгновение он просто разрежет нас на части.

— Aer’si haddat… — слышу свой собственный голос, который произносит слова, смысл которых мне абсолютно не ясен. — Taar’dean al all’ehan.

Острые наросты на моей коже чернеют, уродливые символы вспыхивают ярко-красным.

Волна жара снова накрывает с головой, но на этот раз — это вовсе не дело рук рогатого монстра.

Наоборот, он странно сопит, пытаясь вырваться из цепей, которые появляются прямо из ниоткуда и хищно опутывают его руки и ноги, сдавливая так сильно, что даже крепкая чешуя идет трещинами.

Рогатая голова мотается из стороны в сторону, тяжелая секира вываливается из лапы и встревает в землю одной лопастью лезвия.

— Etaer asha s’si, — заканчиваю уже почти нараспев.

Цепи стремительно растягиваются в стороны.

Мгновение ужаса в огненных змеиных зрачках.

И громадная тварь разлетается на куски, которые превращаются в пепел до того, как медленно опасть на землю, словно грязный снег.

Ужасное оружие так же вспыхивает, стремительно тлеет и превращается в горсть пепла, который тут же уносит резкий порыв ветра.

Слабость буквально подкашивает остатки моих сил.

Что произошло? Почему произошло? Что за слова вырывались из моего рта?

Плачущий, спасибо, что я вот-вот лишусь чувств, потому что совсем не готова думать об этом прямо сейчас.

Первое, что я вижу, когда открываю глаза — белоснежный, но местами покрытый заметными трещинами потолок.

В ноздри влезает противный горький запах лекарственных настоек.

— Матильда? — слышу встревоженный голос Примэль, а вскоре надо мной появляется и ее голова — как всегда, в какой-то невообразимой шляпке. — О, хвала Светлым, ты пришла в себя! Нужно немедленно сказать Его Величеству!

— У короля полно других забот, кроме как сидеть около одной из своих фавориток. — Этот голос тоже женский, но грубый и как будто скрипучий. — Например, разбирать дела государственной важности. И пусть ему помогают все высшие силы.

Я поворачиваю голову как раз в тот момент, когда тучная женщина в лекарском колпаке наносит какую-то мазь на мою израненную руку. Когда я видела ее в последний раз, на коже были страшные шипы и символы, но теперь там лишь пара глубокий царапин — шрамы наверняка останутся, но по крайней мере, если я до сих пор не истекла кровью и дышу, то моей жизни чего не угрожает.

Кроме разоблачения, если кто-то видел и слышал, что я…

— Король просидел около твоей постели всю ночь, — шепотом говорит Примэль прямо мне в ухо. Она снова жует свои любимые леденцы, потому что от нее невыносимо сильно пахнет синим виноградом и яблокам. — Тут столько цветов, что если продать хотя бы половину, вырученных денег хватит на хороший экипаж и пару солидных лошадей.

— Герцог… Нокс? — с трудом разжимая губы, спрашиваю я.

Это единственное, что меня сейчас беспокоит.

Почему-то перед глазами до сих пор его обескровленное как у мертвеца лицо, и торчащая из руки кость.

Дрожь по телу отзывается болью даже в кончиках пальцев.

Почему она молчит? Это же Примэль, у нее рот не закрывается!

— Он… он… — Сама не понимаю почему мне так важно услышать, что проклятый герцог жив, даже если это будет означать хождение по тонкому лезвию разоблачения. — Милорд Куратор в порядке, да?