Пришельцы ниоткуда - Франсис Карсак

Затем наступал крепкий сон, который дают усталость и молодость. В общем, все было чудесно, кроме одного: воду надо было таскать с фермы, находившейся в шестистах метрах от «лагеря»!

Ходили мы туда по очереди, беря с собой большой жестяной кувшин, сохранявший некоторую грациозность глиняных. Нужно было спуститься метров на двадцать по крутому склону, пересечь железнодорожные пути, затем пройти по другому склону, менее покатому, но более длинному, и тащиться еще с полкилометра по дороге, которая вела прямо к ферме. Весь путь, туда и обратно, занимал около получаса. Обычно мы исполняли эту неприятную обязанность до ужина, но в тот вечер совершенно забыли о ней, и, так как была моя очередь, идти за водой мне пришлось в спускающихся сумерках.

По правде сказать, меня это совсем не обрадовало. Знойное солнце весь день палило сквозь своеобразную дымовую завесу, и теперь, спускаясь по склону, я мог видеть, как на западе, над холмами, собираются в кучку огромные зубчатые тучи, предвестницы грозы. Грозу в те времена я всей душой ненавидел и даже боялся. Когда мне было лет шесть, рядом со мной ударила молния, и с тех пор грозовая погода сильно тяготила меня. Казалось, атмосферное электричество циркулирует прямо под кожей; я становился раздражительным, эмоциональным и не мог усидеть на одном месте. Лишь спустя долгие годы, в жарком климате с его тропическими смерчами, мне удалось излечиться от этой фобии. Морис, конечно же, согласился бы меня заменить, если бы я попросил, но я не стал делать этого из чувства такта и теперь поспешно шагал к ферме, надеясь вернуться до первого грома и молний.

Разумеется, именно этот вечер фермер выбрал для того, чтобы подробно рассказать мне обо всех несчастьях, что обрушивались на сельское хозяйство в ту пору, как, впрочем, и всегда. В общем, когда я с ним распрощался, гром уже грохотал, а сумеречный свет принял тот бледный оттенок, что всегда бывает перед бурей. Я чуть ли не бежал по дороге, то и дело перекладывая тяжелый кувшин из одной руки в другую, но когда очутился у первого склона, уже поднялся ветер, выметавший пыль, и в почти полной темноте молнии освещали беспорядочно бегущие клочковатые тучи. Преодолев овраг, я вскарабкался по второму склону к железной дороге так быстро, как только мог. Там я вынужден был остановиться, чтобы перевести дыхание.

Подняв голову, я заметил почти прямо над собой увенчанный зелеными дубами и соснами высокий силуэт скалы и в ней вход в пещеру. Но скалу озарял странный красноватый отблеск, и я повернулся к заходящему солнцу, ища источник этого света: запад, прорезаемый зигзагообразными молниями, утопал в непроглядной мгле. Гром грохотал теперь чуть ли не беспрестанно. Я не успел как следует отдышаться, но решил больше не ждать и начал подниматься на последний склон.

Несмотря на тяжелый кувшин, я поднялся быстро, цепляясь за знакомые ветки, ставя ногу на вырезанные в грунте ступени. Красный свет на скале стал более отчетливым, пляшущим, и я решил, что мой товарищ разжег, как мы делали иногда, большой костер. Я взобрался наверх, ухватившись за молодой дуб, росший на краю траншеи, поставил кувшин на землю и огляделся в поисках входа в грот. Он находился слева от меня, метрах в двадцати. На мгновение задержав взгляд на черной дыре, что зияла на месте раскопок, я снова посмотрел на вход в пещеру и инстинктивно отпрянул, впечатавшись спиной в узловатый ствол дуба.

В пещере, у самого входа, действительно горел большой костер или, скорее, вереница костров, образовывавших дугу по всей ширине пещеры, позади низкой каменной стены сухой кладки. Но светлое пятно палатки исчезло, и на его месте я видел нечто невообразимое.

В центре, позади костров, сидел на корточках человек – плотный, мощный, сгорбленный. В свете пламени его смуглая кожа казалась охристой. В руке он держал короткое толстое копье, наконечник которого слегка поблескивал. У него была большая косматая голова, и, когда он повернул ее ко мне, я увидел в глубоко посаженных глазах, под огромными надбровными дугами, отблеск огня. Чуть дальше, в красном сумраке, под шкурами животных, лежали другие люди – я различал лишь их смутные очертания. Каменный пол вокруг костров был усеян объедками, сломанными или наполовину обглоданными костями, хворостом и тускло мерцавшими камнями из кремня. В углу валялся огромный, почти голый скелет какого-то животного.

Из тени вышел другой человек и неспешно, грузной и одновременно легкой походкой, приблизился к огневому барьеру. Он остановился рядом с сидевшим на корточках дозорным и пристально вгляделся во тьму. Осторожно, стараясь не шуметь и пригибаясь к земле, я отступил чуть назад, забыв о кувшине. Затем снова замер и продолжил свое наблюдение.

У меня не было ни малейших сомнений относительно того, кто это такие: племя неандертальцев! Но был ли я жертвой галлюцинации, или же каким-то необъяснимым образом я открыл окно во времени, окно в прошлое, позволившее мне, археологу из двадцатого века, наблюдать сцену, происходившую сорок или пятьдесят тысяч лет тому назад? Оцепенев от ужаса, почти метафизического, я, однако, продолжал мыслить и, отчаянно пытаясь найти аргументы в пользу первой, успокаивающей гипотезы, не сводил глаз с неандертальцев.

Теперь стояли уже оба мужчины – приземистые, с огромной бочкообразной грудью, которую не скрывали даже накидки из шкур, с короткими руками и ногами. «Если что, – подумал я, – мне, вероятно, удастся быстро сбежать по склону к дороге, где я буду в безопасности – там ходят машины, знакомые изобретения моего века». Затем – странная штука! – весь страх ушел. Я все же склонился к тому, что это галлюцинация, порожденная моим нервным состоянием, желанием узнать жизнь этих первобытных людей, которое побуждало меня тогда и побуждает до сих пор раскапывать их места обитания. Двое мужчин по-прежнему стояли там, за огненной баррикадой, – отчетливые, реальные. Пламя отбрасывало их причудливо искаженные тени на стену пещеры: казалось, они танцуют на этой стене боевой танец, дикий и угрожающий. Я неистово потряс головой – они не исчезли. И тут, сопровождаемая оглушительным раскатом грома, неподалеку, метрах в десяти, в землю ударила молния, и на долю секунды я увидел, как тени на стене расщепило надвое. Один из мужчин посмотрел прямо на меня.

Внезапно меня охватила жуткая паника, ноги перестали слушаться, и я сполз на землю, пытаясь вытащить из ножен шведский нож, который носил на поясе, но моей вспотевшей от страха руке никак не удавалось сделать этого. Реальная, настоящая молния не может отбрасывать галлюцинаторную тень! Склонившись над костром, неандертальцы теперь пытливо вглядывались в ночь. Внезапно один из них испустил вопль – по крайней мере, так мне показалось, хотя я ничего и не слышал, поскольку рот его широко раскрылся, – и позади него, среди отброшенных в сторону шкур, возникли другие фигуры. Один из дозорных подобрал с земли камень, с силой бросил его, и я инстинктивно пригнул голову. Но ничто не просвистело рядом со мной, – напротив, я услышал удар камня о что-то металлическое.

Кувшин! Они увидели кувшин!

Теперь на ногах было человек двадцать – мужчины, женщины с тяжелой голой грудью, укрывавшие детей за своими спинами. Снова прогрохотал гром, молнии ясно показали не только раскопанную траншею, но и все первобытное племя, державшееся позади костров. Один из мужчин уже разбивал огненный полукруг при помощи древка копья, разбрасывая головешки. Как только образовался достаточно широкий проход, он переступил через низенькую каменную стену и, вскинув копье, двинулся в мою сторону. Я попытался встать, ухватился за нижние ветки, во все горло завопил от ужаса…