Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

это значит?.. Вам нельзя туда идти. Надо затаиться. Потом что-нибудь придумаем. Не сидеть же сложа руки.

Фрося растерянно взглянула на Елену: тот ли перед ней человек, которого знала? Для нее Елена была той меркой, по которой сверяла свои поступки, свое отношение к жизни. И вдруг такая разительная перемена. Фрося не узнавала Елену. Перед ней было безвольное, подавленное существо, не имеющее ничего общего с прежней Еленой.

— Эх, тетя Лена, тетя Лена, — только и смогла проговорить Фрося. Горько было у нее на душе, когда шла к Елене, а после разговора с ней стало еще горше.

Она уже собралась уходить, когда в дом, пятясь, вошла Киреевна, сердито выкрикивая:

— Сгинь, сатана! Не пущу! Нечем у нас поживиться!

— Тихо, бабка, — вваливаясь следом за ней, пробасил Фомка Марка-

ров. Направив ей в живот ствол карабина, пригрозил: — Тихо, не то кишки выпущу. — Взглянул исподлобья на Елену, коротко кинул: — Сбирайся. »

Киреевна охнула:

— Куда ты ее, супостат?! Хворая она. — Тут же поспешно открыла крышку сундука, залебезила: — Бери, Фомушка, что хошь. Ну да, ну да. Добра-то сколько. Гляди. Тебе отдаю.

Фомка повел взглядом на сундук, словно заколебался. А Киреевна, воспользовавшись этим, продолжала:

— Бери и иди с богом. Иди, Фомушка.

— Приказано доставить, — хмуро отозвался Фомка, не без труда подавив в себе соблазн поживиться добром старой Верзилихи. Не глядя на Елену, добавил: — Чего уж там. Сбирайся.

Елена молча поднялась. К ней кинулась Фрося, заслонила собой.

— Тебе не стыдно?! — обрушилась на Фомку. — Кому служишь? Врагам служишь!

— Приказано доставить, — угрюмо повторил Фомка.

Фрося вскипела:

— Фашистский прихвостень! Полицай проклятый!

— Ну ты, потише на поворотах, — окрысился Фомка. — Заодно и тебя прихватить могу.

— Не надо, Фросенька. Молчи, — поспешно накидывая платок, заговорила Елена. Возбужденная, словно в лихорадке, она обняла Фросю, Киреевну. — Прощайте, милые. Не поминайте лихом... Прощайте! — крикнула уже от порога. И в этом крике не было ни боли, ни отчаяния.

— Боже мой, боже мой, — запричитала Киреевна. Схватила Фомку за рукав. — Отпусти ты ее, изверг. Тебя же русская мать родила. Не клади на нее позору. Одумайся!

Фомка рванул руку, пошел следом за Еленой.

— Паразит. Негодяй, — в бессильной ярости шептала Фрося. — Вот придут наши. Придут. Поглядим, что запоешь, немецкий холуй.

За своей спиной Елена слышала тяжелые шаги конвоира. Неожиданно промелькнула мысль: «Мой бывший ученик». Да, она вспомнила. Это Маркаров. Был такой хулиганистый, ленивый, туповатый мальчишка. Ушел из четвертого или пятого класса. А теперь тычет ей в спину винтовкой.

Елена безропотно шла навстречу неизвестности. Она хотела одного — умереть. И если этот путь ведет к смерти, что ж, пусть он будет короче.

10

Ушел фронт. Покатилась дальше на восток все сметающая на своем пути бронированная лавина. Война бушевала где-то в донских степях. И стал Крутой Яр глубоким тылом. В управление новой собственностью вступила шедшая за фронтом военная и цивильная администрация рейха.

Комендант Фальге был доволен назначением. Поселок небольшой, все на виду. Обстоятельно, домовито устраивался Фальге. Единственное, что омрачало его в общем-то прекрасное самочувствие, — союзники. В пределах гарнизона разместились итальянские кавалеристы. От них разило конским потом, мочой, навозом. К ним Фальге относился с брезгливостью истого представителя высшей расы. И только союзнические обязательства удерживали его от более решительного выражения своей неприязни. К тому же Фальге надеялся, что это соседство будет недолгим. По всей вероятности, нм не дадут отсиживаться в тылу. Впрочем, чтобы не сорваться, Фальге старался избегать общения с ними. У него и без них хватало забот. А в служебном рвении ему нельзя было отказать. Он прекрасно знал установки начальства, касающиеся взаимоотношений с населением оккупированной Украины. Предписывалось всячески поддерживать националистические проявления, привлекать к сотрудничеству всех, кто готов служить великой Германии. Он понимал, чем продиктованы эти требования. Прежде всего необходимостью обеспечить спокойствие в тылу своих далеко вклинившихся в чужую территорию войск, чтобы обезопасить коммуникации для бесперебойного снабжения наступающих армий.

По своему складу Фальге был скорее политиком, чем военным. Ему определенно импонировали эти демагогические пассажи, разработанные идеологической службой. Придет время, и оставшееся после истребления население завоеванных территорий навсегда станет рабочей скотиной, рабами тех, кто сейчас верой и правдой служит фатерлянду, фюреру. Но пока идет война, почему бы не поиграть в демократию. Победители могут позволить себе такую роскошь.

Легкая улыбка тронула губы Фальге. Его нельзя упрекать в том, что не позаботился о создании органов местной власти. Избраны, как того требует инструкция, десятские, сотские, старосты. Функционирует полиция. Развернула свою деятельность районная управа. Чем не образец самоуправления? Но он-то знает, чего стоит эта игра.

Перед ним согнулся в полупоклоне начальник полиции Дыкин. Он доложил об аресте члена партии Пыжовой, уклонившейся от регистрации, сказал, что вместе работали в школе, что у него есть к ней особый разговор, просил пана коменданта разрешить ему распорядиться ее судьбой по своему усмотрению и теперь ждал ответа. Его зловещий вид не оставлял сомнения, каким образом использует он данное ему право.

Фальге невольно подумал о том, что пришедшие к ним на службу — или злобствующие маньяки, или откровенно преступный элемент, или дефективные типы с заметно выраженной умственной неполноценностью. Вот и копайся в этом дерьме. Занятие не из приятных. А копаться приходится. Свои услуги в качестве начальника полиции предлагал Недрянко, поспешивший представить доказательства приверженности новой власти. Но он, Фальге, отдал предпочтение другому. В первом он увидел просто убийцу, авантюриста, человека без каких-либо убеждений и принципов. А во втором — нечто большее. Дыкин руководствовался политическими соображениями. У него идейные разногласия с большевиками. Он обвиняет их в великодержавном шовинизме. Как раз то, что нужно оккупационным властям.

Помимо всего прочего он, Фальге, считал себя еще и психологом. Назначить начальником полиции бывшего милицейского работника — значит вызвать нездоровую реакцию у населения. И прежде всего недоверие. Как это у русских говорится: «И нашим, и вашим». Слишком наглядно предательство. Да-да, наедине с собой Фальге не боится именно так квалифицировать измену Недрянко.

А вот Дыкин — иное дело. Образованный человек, педагог, которому привыкли верить, идет на сотрудничество с освободителями украинского народа! Это уже пища для размышлений. Это пример для подражания.

Конечно, он, Фальге, не мог пренебречь также и услугами Недрянко. Просто его пришлось сделать помощником Дыкина. В паре они как нельзя