Четвертое Правило Волшебника, или Храм Ветров - Терри Гудкайнд

— Ничего, магистр Рал.

— Хорошо. Тогда все. Вы свободны. — Он повернулся к Кэлен и предложил ей руку. — Пошли, моя дорогая. Мы будем завтракать вместе.

Ричард отошел от Трона Волшебника в зале Ветров. Его шаги гулко звучали под сводами. Это было его законное место, Трон Волшебника: он был единственный боевой чародей в мире, единственный волшебник, владеющий и Магией Ущерба, и Магией Приращения.

Внутренняя часть Храма Ветров поражала воображение. Это было почти выше человеческого понимания. В этом мире не было звуков, кроме тех, которые порождал сам Ричард.

Арочный потолок, исчезающий в вышине, мог дать приют горным орлам, и они едва ли подумали бы, что живут внутри здания. Боковые стены Ричард еще мог видеть, но дальний конец зала был неразличим, он уходил за горизонт.

Почти все здесь было цвета тумана в полдень: пол, колонны, стены, потолок. Храм казался сотканным из паутинок света.

Ричард чувствовал себя блохой в горном ущелье. Сначала храм ошеломлял его и внушал благоговение. Теперь он не чувствовал ни изумления, ни священного трепета. Он просто был в каком-то оцепенении.

Время здесь не имело никакого значения, кроме того, которое вкладывал в это слово вошедший сюда. Ричард мог бы пробыть в храме столетие или пару недель, и только он сам бы заметил разницу, да и то если бы захотел. Жизнь кое-что значила — но лишь как понятие, противоположное вечности. Впрочем, и эту концепцию принес сюда Ричард. Храм и на самом деле обладал способностью к восприятию и дал ему приют в своих каменных объятиях.

Вдоль стен тянулись альковы, где были сложены магические предметы, скрытые здесь волшебниками древности и вместе с храмом унесенные из мира жизни.

Ричард знал все о каждом, знал, как их использовать. Он знал, насколько эти предметы опасны, и понимал, почему волшебники хотели избавить от них свой мир. Знание ветров было теперь и его знанием.

И с помощью этого знания он остановил чуму. У него не было книги, которая использовалась, чтобы ее начать, но она была ему и не нужна.

Это был простой вопрос переключения потоков власти, присущей ветрам, которые позволили магии книги функционировать в мире жизни.

Все было настолько просто, что Ричард стыдился, что не понял раньше, что нужно делать. Тысячи людей умерли из-за его невежества. Если бы он знал тогда то, что знал теперь, он мог просто бросить сеть, сотканную обеими сторонами его магии, и книга стала бы бесполезна для Джеганя. Столько людей умерли — а это было так просто.

И только стоило ему всего. Что за цена за жизнь людей? Что за цена для духов? Что за цена, в самом деле.

Надина умерла. Ричард глубоко горевал о ней.

Он бы с радостью уничтожил Джеганя и угрозу, исходящую из Древнего мира, но не мог сделать это отсюда. Там был мир жизни, а здесь — мир смерти. Но он хотя бы коснулся ядра магии храма; больше не существовало входа сюда через зал Предателя. Джеганю уже не повторить этот подвиг.

Ричард остановился. Он вынул меч, меч Дрефана, и позволил своей воле свободно течь. Его дар пришел так же легко, как вдох, — а раньше он лишь с огромным усилием мог нащупать в себе клочок своей магии. Сила текла через его руки, а разум управлял ею.

Через минуту он держал в руках точную копию Меча Истины, хотя, конечно, не наделенную душами тех, кто владел этим мечом до Ричарда. Поскольку до него им никто не владел.

Много волшебников умерли в попытках выковать Меч Истины, но, когда они добились успеха, знание об этом тоже было отправлено в Храм Ветров, и поэтому Ричард знал, как взяться за дело.

Ричард сжал рукоять и поднял лезвие. Магия меча охватила его, но он почти ничего не чувствовал. Даже гнева.

Впрочем, меч ему ни к чему. Гнев исчез, снова сменившись пустотой. Ричард подбросил меч высоко в воздух, одной мыслью превратил его в металлическую пыль, а другой уничтожил это облачко пыли.

Он стоял, снова опустошенный и одинокий, и вдруг почувствовал что-то присутствие.

Он обернулся. Это был очередной дух. Они навещали его время от времени и торопили вернуться в мир живых, прежде чем станет слишком поздно и он уже не сможет этого сделать.

Но, увидев этого духа, Ричард застыл как вкопанный.

Дух был похож на Кэлен.

Мягко мерцая, женский силуэт парил перед ним, и впервые за эти недели сердце Ричарда встрепенулось.

— Кэлен? Ты умерла? И действительно стала призраком?

— Нет, — ответил дух. — Я — мать Кэлен.

Ричард сразу же утратил к призраку интерес и пошел дальше по залу.

— Что вы хотите?

— Я принесла вам подарок, — сказала мать Кэлен. Она летела за ним.

Ричард повернулся.

— Какой?

Она протянула ему розу. Зеленый стебель и красные лепестки радовали глаз в этом бесцветном мире. Ричард почувствовал аромат цветка. Он почти забыл, как это приятно.

— Что мне с ним делать?

Мать Кэлен продолжала протягивать ему розу. Ричард не боялся духов, которые появлялись пред ним. Даже те, кто его ненавидел, не могли причинить ему вреда. Он знал, как себя защитить.

Ричард взял розу и заткнул ее за пояс.

— Спасибо.

Он повернулся и пошел дальше. Дух матери Кэлен следовал за ним. Ему не хотелось видеть ее лицо — оно слишком живо напоминало ему о Кэлен.

— Ричард, можно мне поговорить с вами?

Его шаги гулко звучали по всему залу.

— Если хотите.

— Я хочу поговорить с вами о моей дочери.

Ричард опять остановился.

— Почему?

— Потому что она — часть меня. Плоть от плоти, так же как вы — плоть от плоти своей матери. Кэлен — моя ниточка к миру живых, где я когда-то жила. Куда вы должны возвратиться.

Ричард вздохнул.

— Я дома. — Он уже устал это повторять. — И не имею никакого желания возвращаться в тот горький мир. Если вы хотели, чтобы я передал что-то вашей дочери, то, простите, я не могу. Оставьте меня.

Он хотел отослать ее, но она подняла руки, умоляя, чтобы он разрешил ей остаться.

— Я не хочу, чтобы вы что-то передавали. Кэлен знает, что я люблю ее. Я хочу говорить с вами.

— Зачем?

— Из-за того, что я сделала с Кэлен.

— Сделали с ней? Что вы с ней сделали?

— Я привила ей чувство долга. «У Исповедниц нет любви, Кэлен. У них есть только долг». Именно это я ей всегда повторяла. К моему стыду, я никогда не объясняла, что понимаю под этим. Я боюсь, я не оставила ей места для жизни. Я знала, что Кэлен больше, чем любая другая Исповедница, хочет жить и наслаждаться жизнью. Часто это несовместимо с долгом. Именно поэтому она так рьяно защищает людей. Она хочет, чтобы у них было счастье, которого она лишена. Ей оставлена только возможность ловить маленькие радости, если получится.