Паноптикум. Книга первая. Крах - Александр Гракх

На следующий день, после того как Кевин провел ночь в одиночной камере изолятора, его посетил Алан Филипс. Десятилетний Эйккен знал, кем является этот человек, чью физиономию постоянно крутили по т-визору. Он имел привычку поправлять круглые очки и всегда с довольным видом любил рассказывать «о встающей с колен Империи». Как засвидетельствованный перед историей факт, зрителю постоянно демонстрировались фото и видеоматериалы, запечатлевшие сонмы улыбающихся сограждан, счастливо машущих Императору. Но политикой в ту пору Кевин ещё не интересовался.

— Мальчик, — произнёс Алан, войдя в камеру, — почему тобой интересуется полковник Орокин?

Кевин, сидевший на железной кровати, первый раз в жизни услышал эту фамилию.

— Я не знаю, о ком вы говорите, сэр, — ответил Эйккен, пожав плечами.

— Встать!!! — внезапно закричал Алан, покраснев. — Встать, я сказал!!!

Немного опешив, десятилетний Кевин спрыгнул на пол, угодив одним носком в лужу. Присев, Алан схватил щуплого Кевина за плечи, после чего сильно его встряхнул.

— Сначала ты вскрываешь защиту «Биомекс Корп», ценою в десятки миллионов, затем за твоей спиной появляется полковник Орокин, а ты тут мне, малолетний гондон, рассказываешь об отсутствии причинно — следственных связей?

— Сэр, — Кевин немного отстранился от брызгающей слюной, яростной физиономии. — Я действительно не знаю человека с фамилией Орокин…

— Ладно, мальчуган… — Алан Филипс глубоко выдохнул. — Тогда я устрою тебе тематическую экскурсию по нашим катакомбам, чтобы ты понял, что с предателями и дезорганизаторами мы не шутим…

От сломанного носа Кевина отделял звонок Императора Вуда, который ранее потребовал от Филипса разыскать мальчика и передать того в руки полковника Орокина. Проигнорировать Мартина было нельзя, но Филипс решил потянуть время. Грубо схватив мальчика за руку, он выволок его в коридор и, толкнув в спину, приказал идти вперед.

«Тематическая экскурсия», как сказал Филипс, лежала через пыточные камеры, где вовсю кипела работа. Опустим подробности, укажем лишь на то, что «кипевшая работа» могла ублажить взор только отъявленного психопата. Поэтому, весьма предсказуемо, десятилетний мальчик, морщась, опускал взгляд. Иногда Алан грубо хватал его за подбородок, заставляя Кевина насильно смотреть на работу своих подчинённых. Эйккен старался зажмуриться, чтобы не смотреть в глаза человека, обреченного на невыносимые страдания.

Но как ни старался Алан, мальчишка даже не расплакался, что ещё более взбесило главу Спектрата. Тогда он заставил Кевина чистить сливной коллектор, в решетку которого забились останки какого — то замученного бедолаги. Но и после этого десятилетний Кевин, принимая душ, хладнокровно смывал с себя окровавленные ошмётки. Он не тронулся умом, да и о вещах, скрытых от глаз обывателя, Кевин уже был достаточно осведомлён. Посредством линий связи, которые опутывали всю метрополию, его инженерный гений проникал за вуаль имперской реальности…

Тин — тин. Сигнал электронной почты вернул Кевина в настоящее из прошлого шестилетней давности. Теперь уже Филипс ходил по «тематическим экскурсиям», которые ему, втайне от всех, устраивал Кевин. Посмотрев на застывшего в саркофаге Алана, Эйккен прошёл к своему компьютеру и, сев на стул, принялся читать поступившее сообщение.

Пробегая глазами по светящимся строчкам экрана, он внезапно начал хмуриться, пока вдруг не вскочил на ноги, взъерошив руками волосы на собственной голове. Схватив куртку, он набросил её на плечи и пулей покинул техническое помещение…

* * *

Открыв глаза, Филипс увидел над собой кроны высоких ярко— зелёных деревьев, чьи широкие листья, переплетясь с многочисленными лианами, создавали естественную преграду для солнечных лучей. Обеднённая солнечным светом почва была покрыта низкорослым кустарником и хилою травой. Алан почувствовал, как его, лежащего на влажной земле, начинает пробирать озноб.

Но озноб не был реакцией тела на холод. Это была реакция сознания Алана на что-то, о чем он сам ещё не мог знать, но очень сильно этого боялся. Кому — то такая реакция, может, и покажется абсурдом, но не Филипсу, которого после убийства полковника Орокина стали преследовать какие — то кошмары…

Сначала Алан бродил по бесчисленным барханам, преследуемый палящими лучами солнца, которое никогда не садилось на западе. Да и где находится запад, он тоже сказать не мог — кругом сплошная пустыня и светило, неподвижно зависшее над его макушкой. Загадок стало ещё больше, когда Филипс вдруг обнаружил, что не испытывает жажды, несмотря на периодические «отключения» слуха и зрения, которые он списал на галлюцинации при обезвоживании.

Но больше всего он удивился, когда, изнемогая от жары, обнаружил за одним из бесконечных барханов неподвижно висевшую в воздухе квадратную плоскость, перпендикулярную поверхности земли. Её двумерную сущность наполняли помехи, которые можно было бы наблюдать на экране расстроенного т-визора. Осмотрев квадрат, Алан из любопытства сунул в него правую руку… Ощущения были довольно странные, но когда Филипс поймал себя в мыслях на том, «что совсем не чувствует свою конечность, будто она… будто она никогда не существовала», он, объятый приступом ужаса, выдернул руку и побежал прочь, карабкаясь по раскаленному песку.

Решив, что сходит с ума, Алан пришёл к мысли о суициде. Заглянув в обойму пистолета, он с удовлетворением обнаружил три неиспользованных патрона. Вставив обойму и передернув затвор, Филипс выстрелил себе в рот. Испытав резкую боль, его сознание мгновенно растворилось во тьме…

«Такое ощущение, будто кто — то выключил и снова включил рубильник…» — подумал про себя Алан, разглядывая лежащий на песке дымящийся ствол. Ощупав себя, он не обнаружил повреждений, не считая привкуса пороховых газов во рту. Второй выстрел — в голову и третий — в сердце дали примерно такие же результаты, что и первый.

Тогда Алан начал громко орать — его рассудок не выдержал наблюдаемый абсурд и напрочь потерял опору в виде рационального мышления. Затем, катаясь в горячем песке среди барханов, Филипс расцарапал до крови свою физиономию — ему вдруг стало казаться, что в эпидермисе завелись какие — то личинки, выедающие его лицо изнутри. Но это было лишь начало…

Когда Филипс очнулся на цирковой арене, которую заливал яркий свет направленных на сцену прожекторов, он немного прищурился. Абсолютно голый, Алан сидел в позе дрессированного пуделя с надетым на лицо намордником.

Публика свистела и улюлюкала, а оркестр, спрятанный над входом, играл туш, следуя ритму дирижёра.

— Дамы и господа! — раздался голос невидимого конферансье. — Спешу вам представить укротителя этого чудовища — Альберта Прайса…

На арене под звуки аплодисментов появился представленный. Одетый в одежды сельских жителей, Альберт держал в руках кнут и, покуривая сигару, ловил на себе восхищённые взгляды женщин.

Но как только Алан, решивший, что он уже по горло сыт этим балаганом, встал на ноги, зал вдруг замер в тишине, а оркестр перестал играть торжественное музыкальное приветствие. Несколько женщин из ближних рядов упали в обморок, а остальные посетители застыли в немом ужасе. Только Альберт, как ни в чем не бывало, медленно размотал свой кнут, поправил широкие полы своей шляпы и с силой ударил нагайкой в сторону голого Филипса.