История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 3 - Луи Адольф Тьер

в Москву, и довольно близко от Можайска, где было дано Москворецкое сражение. Дальнейшее движение могло стать только результатом бесповоротного решения, которое был способен принять только их повелитель.

Для Наполеона наступила важнейшая минута, которой предстояло решить исход кампании и, вероятно, его судьбу. И он не переставал обдумывать в Кремле, на что решиться. Недопустимо было подвергнуть армию новым тяготам в погоне за русскими, без уверенности в возможности их догнать и ради того только, чтобы дать несколько более или менее смертоносных боев. Пехота была изнурена и сильно уменьшилась в числе из-за мародерства, кавалерия пришла в упадок. Почти тотчас после вступления в Москву армии пришлось, не переводя дух, бороться с пожаром, и она успела по-настоящему отдохнуть не более пяти-шести дней. Поэтому следовало поберечь людей и выдвигать только после принятия бесповоротного решения. Но наступило время о таковом решении подумать, ибо близился конец сентября и следовало либо решаться на зимовку в Москве, либо уходить из столицы к своим складам, подкреплениям, коммуникациям, то есть в Польшу.

Зимовку в Москве изначально не одобрял никто, ибо никто не допускал, что можно замереть на полгода в двухстах лье от Вильны, трехстах лье от Данцига и семистах лье от Парижа, при величайшей неуверенности в возможности прокормить армию и с перспективой оказаться заблокированными не только зимними холодами, но и всеми силами русских. Возвращение в Польшу, напротив, отвечало всеобщим настроениям и не устраивало только Наполеона. Для него уход из Москвы означал отступление, открытое признание ошибочности марша на столицу, отказ от надежды найти в ней победу и мир;

уход означал отказ от мира – самого быстрого и надежного средства выйти из затруднительного положения, в которое он поставил себя, выдвинувшись так далеко; уход означал неудачу и частичную или даже полную потерю влияния, которое держало Европу в покорности, а Францию – в повиновении, армию делало уверенной в своих силах, а союзников – верными; уход означал падение с огромной высоты, которой Наполеон достиг совсем недавно.

Поэтому он имел все основания быть озабоченным тем, каким способом покинуть Москву, и желал уйти так, чтобы его движение выглядело как маневр, а не как отступление. Единственный подходящий план действий должен был объединять четыре условия: во-первых, сохранение надежных и ежедневных коммуникаций с Парижем;

во-вторых, приближение армии к ее продовольственным ресурсам, снаряжению и рекрутам; в-третьих, всецелое сохранение престижа армии; в-четвертых, возможность мирных переговоров. И план, который задумал Наполеон, отвечал всем четырем условиям. Он состоял в том, чтобы отступить по диагонали на север, что в сочетании с наступательным движением маршала Виктора на Санкт-Петербург доставляло двойную выгоду: мы возвращались в Польшу и сохраняли при этом достаточно грозный вид, чтобы получить все преимущества для переговоров. Вот подробности этого плана, который Наполеон записал, как он имел обыкновение поступать, когда старался отдавать себе отчет в собственных идеях.

Как мы знаем, Наполеон приберег для себя, помимо армии Шварценберга на Днепре и армии Сен-Сира и Макдональда на Двине, корпус Виктора в центре, ожидавший его дальнейших приказаний в Смоленске. Этот корпус, численностью 30 тысяч человек, мог увеличиться до 40 тысяч за счет некоторого количества еще не успевших присоединиться вестфальских, саксонских и польских войск, а также за счет маршевых батальонов, предназначенных для пополнения армии. Его было нетрудно передвинуть к северу от Двины, на дорогу в Санкт-Петербург через Витебск и Великие Луки. Объединившись там с Сен-Сиром и с одной дивизией Макдональда, корпус возрос бы до 70 тысяч человек и мог направиться на вторую столицу России, нынешнее местопребывание ее правительства. Перед таким корпусом Витгенштейну осталось бы только быстро отступить на Санкт-Петербург.

Одновременно с началом движения Виктора намеревался начать движение и Наполеон, отходя с гвардией, Евгением и Даву по диагонали на север в направлении Великих Лук и двигаясь почти параллельно Смоленской дороге. Ней должен был прикрывать отход, следуя со своим корпусом прямой дорогой из Москвы в Смоленск, а Мюрат, скрывшись от Кутузова движением вправо, собирался передвинуться на Можайск и вместе с Неем водвориться между Смоленском и Витебском. После десяти – двенадцати дней марша армия расположилась бы следующим образом: Виктор с 70 тысячами человек в Великих Луках, угрожая Санкт-Петербургу, Наполеон с 70 тысячами в Велиже, готовый его поддержать либо воссоединиться с 30 тысячами Нея и Мюрата, чтобы противостоять Кутузову, по какой бы дороге тот ни подошел. По всей вероятности, переход можно было завершить, не столкнувшись с неприятелем, не подвергнувшись преследованию с его стороны, не понеся соответствующих потерь и даже не страдая от голода, ибо предполагаемое движение через Воскресенск, Волоколамск и Белое было новым, а следовательно неплохо обеспеченным продовольственными припасами, а Ней и Мюрат могли получить продовольствие для 30 тысяч человек, находясь на Смоленской дороге. Вдобавок мы отвлекли бы русских в сторону, в результате чего они потеряли бы половину своих подкреплений, а мы, хоть и отступали бы в Польшу, заняли наступательную позицию, необходимую для заключения мира. Так французы могли бы выйти из затруднительного положения, в котором оказались в результате марша на Москву, ничего не потеряв ни в моральном, ни в физическом отношении. Что до зимовки, всё предвещало, что в таких условиях она будет легкой. Поскольку французские склады располагались в Вильне, их можно было быстро перевезти на санях в Полоцк и Витебск, откуда армия могла свободно получать продовольствие.

Присоединив новые силы, Наполеон был бы в состоянии весной выдвинуть на Санкт-Петербург 300 тысяч человек. Вероятно, при одной только угрозе подобного марша мог быть подписан мир, если бы французы не выказали чрезмерную привередливость к его условиям. В противном случае они заняли бы Санкт-Петербург, не опасаясь пожара во второй столице, потому что в ее постройках дерево использовано гораздо в меньшей степени, чем в Москве, потому что русские не пошли бы дважды на подобную жертву, потому что, наконец, московский фанатизм в Петербурге не так силен.

Этот план соединял в себе все условия, заданные Наполеоном. Будучи задуман в последних числах сентября и записан в первых числах октября, он, при незамедлительном исполнении, мог быть осуществлен полностью к 15 октября, при еще ясной погоде, какой она к тому времени в действительности и оставалась. Наполеон по очереди поделился планом со всеми своими соратниками, но едва он о нем заговаривал, как все они начинали возмущаться против нового броска на север, против нового покорения столицы. Движение на Москву, которому в надежде на великий результат принесли в жертву все соображения осторожности, слишком плохо удалось, чтобы испытывать искушение начать всё снова, заходя еще дальше, да еще накануне зимних холодов.

А