Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - Андрей Посняков

При этих словах комсорг замялся – то ли забыл, что говорил товарищ Хрущев на пленуме ЦК, то ли просто отвлекся, в очередной раз посмотрев на сидевшую сбоку – секретарем собрания – Полинку Цветкову, девушку о-очень симпатичную, темненькую, с большими жемчужно-серыми глазками. В черной юбке и белой, с большим комсомольским значком, блузочке Полинка нынче смотрелась очень эффектно. Настолько эффектно, что даже и Миша Фунтиков, несмотря на то, что комсорг и вообще – идейный, вдруг да и подумал: а что будет, если у Полинки – ну, так, случайно – вдруг оторвутся на блузке верхние пуговицы… скажем, две… или, лучше, три… или даже все!!! Умм… Тут Фунтиков покраснел даже, воочию себе все представив… а потом, про себя хмыкнув, подумал, что и не было б в этом ничего такого – она ведь, Полинка-то, всяко лифчик носит… Или – не носит?!! А вдруг?

Сии крамольные мысли пронеслись в стриженой голове Фунтикова столь быстрым ураганом, что, верно, никто б их и отметить не смог, да как это – на итоговом собрании, перед всей комсомольской организацией целый комсорг школы о чем ни попадя думает? Быть такого не может никогда! А что покраснел – так это от волнения, с кем не бывает, тем более тема-то затронута острая. И все ж не удержался Миша, повернулся к Полине:

– Цветкова, успеваешь протокол вести?

Девчоночка дернула головой:

– Да, конечно.

– Тогда продолжим.

Комсорг Фунтиков оглядел собравшихся долгим, пристальным взглядом, который долго и тщательно репетировал, когда перед зеркалом, а когда и – страшно сказать! – перед портретом товарища Сталина, не так давно развенчанном на двадцатом партийном съезде.

– Я вот к чему…

Миша посмотрел на третий ряд, слева, где, в самом крайнем кресле, нагло развалясь (или Фунтикову так казалось, что развалясь) сидел Вадька Ремезов – смазливый такой, с копной темно-русых густых волос, с глазами синими… девкам, зараза, нравился, с Полинкой… с Полинкой даже, собака, гулял! А некоторые безответственные личности даже утверждали, что видели, как эти двое – Цветкова и Ремезов – целовались! И это – комсомольцы?!! Ужас! Что уж там говорить про несоюзную молодежь.

– Тише, тише, товарищи, – видя, что его перестают слушать, комсорг повысил голос, вновь глянув на собравшихся тем самым, долго и тщательно репетируемым взглядом. – Не далее как позавчера… ну да, товарищи, в субботу – заглянул я на колхозный рынок, кое-что купить. И, к ужасу своему, увидел там некоторых наших комсомольцев, покупающих… Покупающих! У крайне подозрительных личностей самодельные граммофонные пластинки… те самые – «на костях»!

– Ну и что в этом такого? – выкрикнул кто-то из зала.

И тут уж Фунтиков выпятил грудь, губу оттопырил, едва ль над трибуной не воспарил – ни дать ни взять, как в знаменитой песне «Взвейтесь, соколы, орлами»!

– Ка-ак – что такого? А политический момент? Политический момент надо понимать, товарищи! В то время, как Никита Сергеевич… Да это же…

Миша уже захлебывался слюной, выкрикивая… нет – вбрасывая, швыряя в толпу – тысячу раз зазубренные и тысячу раз повторенные слова… вообще-то, наверное, правильные… если из политического момента исходить.

Дальше Фунтиков минуты три говорил лозунгами: «наша ленинская партия», «гнусные империалисты», «догнать и перегнать» и даже – «лить воду на мельницу наших классовых врагов»!

– Да-да, товарищи – именно так! Верно, Даздраперма Михайловна?

– Очень даже верно! – присутствовавшая на собрании завуч (по совместительству парторг) Даздраперма (ДА ЗДРАвствует ПЕРвое Мая – после революции пошла мода давать детям подобные имена) Михайловна – угрюмая, с тощим, похожим на вяленую воблу лицом старой девы, женщина, одобрительно закивала, с явным неодобрением посмотрев на понемногу развеселившийся зал.

– Так что купили-то?

– Явно не «Синий платочек»!

– Поди – какой-нибудь джаз!

– Хуже! Рокенролл! Хотят это… стилем танцевать.

– Ага! Тройным гамбурсгким.

– И кто эти стиляги, интересно?

– А ну, молчать всем!!!

Даздраперма Михайловна, поджав губы, неспешно поднялась со стула и глянула на расшалившихся школьников та-ак… куда там Фунтикову!

– Встать!

Затихнув, весь зал поднялся, словно по мановению волшебной палочки в руках злобного колдуна: мстительный и сволочной характер главы школьной партийной организации хорошо знали все – даже первоклассники.

– Успокоились? Сели. Кто будет кричать – получит проблемы. Не верите? То-то… Продолжайте, товарищ Фунтиков. Только прошу вас перейти сразу к конкретике – кто конкретно покупал эту мерзость?

В ответ на этот вопрос комсорг Фунтиков провернул довольно хитрый ход, сделавший бы честь любому партийно-комсомольскому бюрократу, особенно – начинающему.

– Я думаю, Даздраперма Ивановна, он и сам сейчас признается, встанет… Или слабо?

– Да не слабо, почему же?

Вадим давно уже раскусил Фунтикова – сволочь, кстати, еще ту. Не о ком ином шла речь, как о Вадике, это ведь именно его видел комсорг в субботу на рынке. Только вот как смог заметить, что и у кого покупал? Специально следил? Зачем? А-а-а! Возможно, тут дело в их – Вадика и Полинки – отношениях, Фунтиков ведь тоже к Полине клеился, гад! Да еще как клеился – цинично и подло, Полина как-то заикнулась, и Вадик собрался уже морду комсоргу бить. Да и надо было набить! Впрочем, с этим еще успеется.

– Ну, я пластинку купил. Что в этом такого?

Ой, что тут началось! В чем только ни обвинили несчастного бедолагу Вадика – и в низкопоклонстве перед Западом, и в поддержке классового врага, и в том, что идет на поводу у чуждых советскому строю элементов, и чуть ли не в измене Родине! А Вадим, между прочим, вообще музыкой не интересовался – медведь на ухо наступил. Кстати, Даздраперма Мизайловна это хорошо знала… И это было очень плохо – что хорошо! Не своей волею Вадик пластиночки покупал…

– Тихо всем! Вадим Ремезов ведь неплохой комсомолец…

Ай, змея! ай, как ласково словеса тянет, словно узоры ткет!

– И много чего хорошего сделал, помните? И стенгазету выпускал, и в смотре строя и песни участвовал, и от поручений никогда не отказывается… А что купил… Вадик, так тебя, может, попросил кто? Так ты скажи, не бойся.

Вадим низко опустил голову и покраснел.

– Вижу, вижу – кто-то подбил. А вы, ребята, так не считаете? Ну, Вадим, что ты молчишь? Зря-а-а-а…

– Это он не себе покупал… Это я его вопросила… Вот!

Тяжелое, повисшее в актовом зале молчание перебил звонкий, срывающийся голос Полинки. Бледное лицо ее покрылось красными пятнами, плечи задрожали…

– Так-та-а-ак… – многозначительно произнесла Даздраперма Михайловна.

– Я… я просто танго хотела… для танцевального кружка…

Мотнув головой, девушка сорвалась с места и, плача, выбежала вон, не обращая никакого внимания на грозные окрики парторга.