📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая прозаКазачий алтарь - Владимир Павлович Бутенко

Казачий алтарь - Владимир Павлович Бутенко

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 171 172 173 174 175 176 177 178 179 ... 192
Перейти на страницу:
Васильевну за собой, расспрашивая о родителях.

В тесной комнатёшке — три кровати. У двери покоилась неопрятная баба в пижаме, заколотой на груди булавкой, а у окна Полина Васильевна увидела на матраце запеленутого спящего ребёнка. Через проход, на другой кровати, сидела, по всему, его мать, сцеживая молоко в железную банку из-под тушёнки. Ладная чернобровая казачка, убрав под кофточку грудь и отставив посудину, подняла увлажнённые глаза.

— Вот! Родичку привела, — выпалила Светка и, крутнувшись, исчезла.

Полина Васильевна сосредоточила взгляд, определяя, кто перед ней, и твёрдо поняла, что эта красавица ей незнакома.

Но Марьяна была настроена по-иному. Улыбаясь, испытующе глядя на посетительницу в рябеньком поплиновом платье и косынке, статную, с прядями седины, спросила:

— Придали вам забот! Светлана взбаламутила?

— Она.

— Надо было бы списаться... Присаживайтесь, — шёпотом пригласила Марьяна, отодвигаясь на край кровати и взглядывая на своего кроху. Пришедшая прикорнула рядом, поинтересовалась:

— Хватает молока? Вижу — казак.

— С избытком! Сцеживаю.

— И правильно! Не давай застаиваться в грудях... По какой же мы линии сходимся? — так же тихо уточнила Полина Васильевна, отметив беглым взором, что малыш несомненно шагановской породы.

— Света рассказала, что с её родителями по соседству живут Шагановы. Дед Тихон. А муж... Мы потеряли друг друга. У мужа именно такое отчество. — Марьяна вытащила из пакета, хранимого на подоконнике, фотографию и подала гостье.

Рука Полины Васильевны запрыгала, едва она взглянула на лицо казачьего офицера.

— Павлик! Наш! Ах ты господи... — И, не давая свойственнице опомниться, обняла, поцеловала в шелковистую взлохмаченную прядь...

Весь остатний день и ночь они прошептались с короткими перерывами, когда Марьяна кормила или на перевязку вызывала её медсестра, когда выходила Полина Васильевна стирать во двор пелёнки. Поведанное Марьяной казалось невероятным! Как смогла она уцелеть с младенцем на руках, дважды переходя линию фронта? Какой смелостью нужно обладать, чтобы решиться на дорогу по чужим странам, надеясь в Казачьем Стане разыскать мужа! Сам Господь, не иначе, помогал ей! И только напоследок, добравшись до казачьей заставы, она попала под обстрел партизан и была ранена в голень. Однако в завязавшемся бою, уже спасённая казаками (упрятав ребёнка в окоп и наспех перебинтовав ногу), Марьяна взяла в руки карабин, поддержала малочисленный отряд. Кормящую мамашу, подивившую донцов храбростью, отвезли в госпиталь. По Толмеццо разнеслась молва. И сама Мария Ивановна Доманова, жена походного атамана, наведалась к пострадавшей, уладила проблемы, связанные с лечением и уходом за малышом. Марьяна держалась мужественно. Отзывались санитарки, навещали жёны офицеров. Но из штаба так ничего и не сообщали о судьбе мужа, и это начинало её тревожить. Вот однажды и разговорилась со Светкой... Павел, оказывается, не только разыскал родных, но даже как-то гостил у них в Алессо, а в данный момент обретался в каких-то семи верстах...

Утром начальник госпиталя доктор Шульц позвонил в юнкерское училище, попросил передать войсковому старшине Шаганову радостную весть. Полина Васильевна дождалась его приезда. Взволнованная встречей близких людей, остро вспомнила своё горе, гибель Степана, и тоже не сдержала слёз, подумала, что всё на свете переплетено: и радости, и беды, и утраты, и свидания. И с грустной улыбкой глядя на смуглое личико убаюканного младенца, похаживала с ним на руках по аллейке вдоль кривоствольных доцветающих персиков, вспоминая свою жизнь.

С каждым месяцем, оторвавшись от родной земли, она всё тягостней переносила чужбину. Будучи домоседкой, сросшись со своей хатой и двором, в котором была полновластной хозяйкой, хранительницей очага, Полина Васильевна с великим смирением, как и свёкор, сносила эту обездоленность. Сначала они были уверены, что осядут на Украине, обзаведутся жильём и, переждав, вернутся в Ключевской. Война погнала дальше, в Белоруссию. Там даже успели огород посадить, отведать белых грибов. И — снова в бегство, в страхе и неведении... Эта далёкая страна, Италия, ничем особо ей не понравилась. Вокруг были горы. Убогие клочки земли, способной на скудные всходы. Ни одного слова по-итальянски она не понимала. Впрочем, можно было объясняться и на пальцах. И всё же день ото дня меркло в ней прежнее ощущение жизни. Ей исполнилось сорок восемь, — и как будто годы недревние, и лишь старит седина, а всем существом ощущала она груз пережитого...

Павел Тихонович один решил за всех! Заручившись обещанием Шульца, что жена пробудет в госпитале не больше недели, он потребовал, чтобы и Полина с отцом не мешкая перебиралась к нему.

— Война скоро кончится, — сдвинув к переносице брови, напряжённо-решительный, возбуждённый, чеканил новоявленный отец. — Большевики добивают Гитлера. Они уже в Австрии. С юга напирают американцы, а с востока — титовцы. Немцы деморализованы. Ещё напор — и они дрогнут. Чего ждать? Всем нам необходимо срочно съехаться. Будем держаться только вместе...

Деверь же помог Полине Васильевне найти попутный грузовик до Алессо-Новочеркасска. Сломленная усталостью и бессонной ночью, она придрёмывала, прислонившись к кабине. Вдруг возник перед ней маленький плачущий Яша, что-то кричащий, жалующийся... Она испуганно открыла глаза, вскинулась. Сердце отстукивало чечётку. И с этой минуты до позднего вечера, пока не сходила к гадалке, сжигало её неуёмное беспокойство: сын жив или нет? Носатая черноокая тётка, то ли из терских казачек, то ли из грузинок, занесённая в Стан военным вихрем, долго раскладывала карты, священнодействовала, щурясь напротив свечи. А Полина Васильевна была готова закричать от нестерпимой муки!

— Радуйся, мать. Живой! Карта вещает. Пики мимо легли...

Успокоенной вернулась домой, сообщила свёкру, что показали карты. Тихон Маркяныч, чуравшийся прежде гадалок, по-детски обрадовался. Наверное, и он постоянно горевал о доме, о правнучонке, Якове и Лидии, хотя и не говорил об этом. И, помолившись на сон грядущий, наказал снохе утром не залёживаться, а начинать сборы, чтобы через день отправиться в Вилла Сантину, к сыну...

3

Запись в дневнике Клауса фон Хорста.

«20 апреля 1945 г.

Русские рвутся в Берлин. А газеты напечатали выступление Геббельса, полное лживого оптимизма. Никакого тайного оружия у нас нет. Все резервы использованы. И в день рождения фюрера мучительно сознавать, что танки неприятеля у предместий столицы, на Шпрее.

Величайшая война, направленная на преобразование мира и улучшение человечества, которая должна была принести арийцам безраздельное господство и бессмертие, близка уже к завершению. Мы задыхаемся в кольце большевистско-империалистических варваров! Они, имея многократный перевес в силах, жестоко подавляют все очаги сопротивления немецких героев.

Здесь, в полуподвальном помещении на Вильгельмштрассе, соседствующем с бывшим штабом генерала Власова, где я сейчас один, у горящих свечей, отчётливо

1 ... 171 172 173 174 175 176 177 178 179 ... 192
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?