Зеркала и галактики - Елена Вячеславовна Ворон

До крови прикусив губу, вне себя от сознания собственной беспомощности, Элан смотрел, как художник несется вниз.

Борис сделал то же самое, что в свое время тигреро: сгруппировался, прижал колени к груди и прикрыл руками голову. Крутизна здесь была меньше, чем там, где убился Элан, и несколько отчаянных секунд тигреро надеялся, что все обойдется, – однако Борис внезапно исчез. Пропал, будто не было вовсе.

За что – ну за что им это все?!

Тигреро оглядел пустой склон. Отметил точку, где исчез художник, прикинул расстояния. Чем пересекать склон наискось, проще спуститься с ледника по тропе, пройти низом и затем вновь подняться метров на сорок. Что привиделось этому кретину, отчего он потерял голову и стремглав рванул по скользкому льду? Элана подташнивало; он подавил дрожь в коленях и двинулся вниз.

Перепуганная Мишель подскочила к нему, едва он ступил со льда на твердую землю.

– Элан, что это?!

– Расселина во льду. Идемте.

Они зашагали по шуршащим сырым камням, меж которыми поблескивала талая вода.

– Что теперь? – спросила версана.

– Будем доставать – если сумеем, – хмуро отозвался он. – Но у нас ни черта нет – ни ледорубов, ни скоб, ничего.

– А как же тогда?…

– Понятия не имею! – взорвался Элан. – Я охотник, а не альпинист. Сдохнет там к чертовой матери, вот и все! – Он помолчал, стиснув зубы. – Извините.

Мишель провела рукой по лбу, жалобно призналась:

– Я сойду с ума.

– Мы все давно сумасшедшие, – он криво усмехнулся. – Вы останетесь внизу – и если меня угораздит сорваться, будете ловить.

– Элан, – Мишель тревожно заглянула ему в лицо, – вы не полезете в расселину один?

– Я не самоубийца. – Он остановился у белесого камня, который заметил сверху. – Здесь. – Еще раз проверил фиксаторы альпенштока – уж больно ненадежна складная игрушка – достал из ножен свой охотничий нож, взял в левую руку: чем черт не шутит, вдруг и он пригодится. – Ну, я пошел.

Версана, как ребенок, уцепилась за рукав:

– Элан!

Он обернулся. Мишель облизала пересохшие губы, сглотнула.

– Я люблю тебя, – вымолвила она. – И не хочу потерять. Будь осторожен.

Уже второй раз она уверяла мужчину в любви, не успев полюбить по-настоящему, однако надеясь превратить слова в талисман, который убережет дорогого ей человека.

Элан улыбнулся, обнял девушку, поцеловал в волосы – и двинулся вверх по склону, стараясь держаться пятен сырого, липкого, надежного снега. Это удавалось не всегда, и он оскальзывался на влажном льду, падал, упираясь альпенштоком, – его острый конец оставлял глубокие борозды, но неизменно находил опору. Тогда Элан поднимался и продолжал карабкаться. Дважды пришлось пустить в ход нож: он хорошо держал в снегу, хотя на второй раз лезвие попало на лед, и острие обломилось.

– Э-эй! – наконец расслышал Элан глухой голос. – Эй-ей!

Он взобрался повыше и увидел темно-голубую щель, точно аккуратный пропил в ледяном панцире.

– Привет спелеологам, – громко сказал тигреро и махнул ожидавшей внизу Мишель: дескать, нашел пропажу. – Как самочувствие? – Он подполз к краю расселины и заглянул. – Да ты тут плотно обосновался.

Метр с небольшим в самом широком месте, расселина уходила вниз под углом, и в ее синем сумраке тигреро не сразу разглядел Бориса. Художник застрял на глубине около четырех метров; виднелась одна лишь злополучная сумка, которая его погубила, – темно-красное пятно.

– Борис! Цел?

– Не цел! – завопил художник. – Больно!

– Потерпи, скоро достанем, – ободряюще сказал Элан, прикидывая, как и что.

Пожалуй, двое крепких парней управятся без особого труда. Вырубить хорошие опоры и положить у края расселины Майка, чтобы держал, а самому на веревке спуститься вниз. Второй веревкой обвязать Бориса; а если не удастся, то обвязать сумку: ремни его удержат. Бомбой влетевший в щель художник застрял прочно – но все же не настолько, чтобы его было не выдернуть. В крайнем случае, можно притащить с Двадцать Первого пару больших термосов, полить лед кипятком и вытащить Бориса, как не притертую пробку из горлышка. Милое дело.

– Больно-о! – взвыл художник.

– Терпи. Какого рожна бегом пустился?

Борис промолчал, а тигреро оглянулся, высматривая, не показался ли на тропе под ледником Майк. Версана не было – да и быть еще не могло – зато глаз отдохнул на ладной фигурке Мишель.

Из расселины донесся стон. Конечно, больно – ввалился на большой скорости, засел свернутый клубком.

– Борис, слушай, что мы будем делать. Я побегу на Приют, захвачу все, что надо, а сюда скоро поднимется Майк.

Снизу долетел хриплый вопль.

– Помолчи, потом откричишься. Когда…

– К черту… Не надо ничего. Прикончи, как Тамару.

– Я не штатный палач.

– Да больно же!

– Будешь терпеть, пока не достанем. Подумаешь, в лед завалился. Не хрен было рысью мчаться.

– Да я тебя увидел. Решил: за мной гонишься.

– Я думал перехватить тебя до ледника. А ты, как последний кретин…

– Ну да, да, кретин! Помоги же! А-а-а!

Элан улегся на снежном языке, уперся локтями. Хорошо бы отключить болевой центр у Бориса в мозгу. Ну, попробуем. С осторожностью, чтобы не навредить…

Борис стонал, кричал и бранился; то взывал к Элану, умоляя о смерти, то клял его на чем свет стоит – и не давал сосредоточиться. Мужчины часто плохо переносят боль – особенно такие, из интеллигентского сословия. Уж тигреро на Светлом навидался…

– Заткнись, – зарычал он, не выдержав. – Никто не виноват, кроме тебя. Умолкни, или я ухожу.

Борис в ответ заверещал, как дикий поросенок.

Элан уставился на противоположный край расселины. Кромка острая, будто лезвие ножа, светлая, а ниже лед наливается синевой… Как быть с художником? Оставить – и пусть кричит, пока не выдохнется? Даже если у него сломана пара ребер, от этого не умирают.

– Тигреро, я плохо объясняю. Чертова палка – она в брюхо воткнулась…

Под Эланом покачнулась гора. Борис катился по склону в обнимку с альпенштоком – с ним и ввалился в расселину, и насадился, как на шампур.

– Куда воткнулась? – переспросил Элан, разом охрипнув.

– В брюхо. К правому боку. Все одно подыхать. Добей сразу.

– Ладно, – ответил тигреро. – Потерпи – Майк поднимется, тогда и…

– Черт! А без него?

– Никак.

Борис затих, а Элан зажмурился, стиснул зубы, сжал кулаки. Версан ни при чем, дожидаться его незачем – просто надо ударить внезапно, когда художник не мается ожиданием смерти. Внизу раздался протяжный стон. Сейчас, дружище, сейчас помогу…

Ударившая незримая пружина чуть не прикончила его самого: Элана подбросило, он дернулся и распластался на снегу, уткнувшись лицом в жесткую холодную сырость. Мысленно подсчитал погибших. Борис – пятый. Неужто Изабелла заберет их всех? Его мутило, и засасывала трясина беспамятства.

Тигреро так и лежал