Зеркальный вор - Мартин Сэй

В дальнем от окон углу, за узорчатой деревянной ширмой, только сейчас им замеченной, слышится невнятный шум, а затем раздается голос Тристана:

— Ах! Простите меня за невнимание, Веттор. Сию минуту выйду вас поприветствовать. И позвольте сказать, что я чрезвычайно рад вновь увидеть вас на ногах. Меня очень беспокоило ваше состояние. Скажите, как вы себя чувствуете?

Гривано долго не отвечает: ему не по душе беседа с человеком, которого он не видит.

— Плохо, — говорит он наконец. — Еле двигаюсь, все болит. Я слишком стар для сражений.

— Прошлой ночью вы сражались великолепно, — звучит голос из-за ширмы. — Перрина рассказала мне об этом.

— Перрина? А как ее состояние? — спрашивает Гривано. — Ей тоже достался изрядный удар палицей.

— Большой синяк. В целом ничего страшного. Она скоро поправится. Я за ней ухаживаю.

Гривано невнятно ворчит и кивает, глядя на ширму. В ее нижней части, вдоль пола, имеется просвет, и он замечает ноги Тристана в комнатных туфлях.

— Тристан, что вы там делаете? — спрашивает он.

Тристан не отвечает. А еще через несколько секунд появляется из-за ширмы. На нем туника, перевязанная поясом, и узкие штаны. Вид у него бодрый, хорошо отдохнувший. В вытянутых руках он несет большой медный горшок, и, когда он пересекает комнату, Гривано улавливает запах фекалий.

— О, я понимаю, — говорит Гривано.

— Мы с Перриной обработали и перевязали ваши раны, — говорит Тристан. — У этой девушки несомненные способности к врачеванию. Если бы вы могли осмотреть результаты наших с ней усилий, думаю, они бы вас вполне удовлетворили.

— Я их осмотрел, — говорит Гривано, — и вполне удовлетворен. За что вас и благодарю. И еще, полагаю, мне следует поблагодарить вас за мое спасение прошлой ночью. Но прежде я хотел бы выяснить, не по вашей ли вине я оказался в столь опасном положении.

Тристан подходит к столу и ставит на него ночной горшок. Он не поворачивается к Гривано, устремляя взгляд на далекие горы.

— Сложный вопрос, — говорит он. — Лично я не считаю, что вы подверглись опасности по моей вине. Отчасти в этом виноват Наркис бин Силен, а отчасти вы сами. И еще, как водится, следует винить Фортуну. Это правда, что я мог бы помочь вам раньше и лучше. Хотя бы посредством предупреждений и пояснений. Но тем самым я мог поставить под угрозу себя самого и мои собственные планы. Вот почему я этого не сделал. Мне больно это признавать, но такова правда.

На фоне окна его стройный темный силуэт окружен огненным ореолом. Он абсолютно неподвижен, за исключением шевелящихся губ. Две мухи начинают летать над горшком, сужая круги и борясь с порывами переменчивого бриза.

— Ради бога, Тристан, объясните мне, что происходит.

Тристан поворачивается. При каждом движении в алом свете закатных лучей черты его лица то возникает, то вновь теряются в тени.

— События этой недели, — говорит он, — можно сравнить с мудреной рукописной книгой, от которой сохранились только разрозненные страницы. В настоящее время каждая из заинтересованных сторон обладает некоторым количеством страниц, но полностью содержание книги известно лишь ее автору. При этом даже сам автор не является надежным источником, ибо он вполне может забыть что-то из им же написанного.

— И кто же ее автор?

— Этого я не знаю.

Гривано хмурится и скрещивает руки на груди. Однако это отзывается резкой болью по всей длине правой локтевой кости, и он вновь опускает руки вдоль тела.

— Хорошо, — говорит он. — Тогда скажите мне следующее. В чем ваш собственный интерес? И каким образом часть страниц попала в ваши руки?

Тристан тянет с ответом. Взяв трут, он поджигает его от жаровни и, перемещаясь по комнате, подносит к фитилям нескольких свечей. Высокий потолок начинает улавливать их мерцающий свет.

— В обоих гетто, — говорит он, — я знаком со многими учеными людьми. Как в Новом Гетто, среди так называемых немецких евреев, так и в Старом, где говорят на моем родном языке. Через этих людей я завязал переписку с учеными, живущими во многих городах разных стран, причем особой активностью отличаются мои корреспонденты в Константинополе. В письмах мы по большей части обсуждаем научные вопросы, связанные с тайным знанием, но иногда также делимся новостями или просим друг друга о небольших услугах. Через эти контакты ко мне и попало несколько страниц книги.

— Кто-то из ваших друзей в Константинополе сообщил вам обо мне. Что я шпион, прибывший сюда по заданию хасеки-султан.

— Да, мне известно, что вы до недавних пор считали себя таковым.

— И вам также известно о заговоре с зеркальщиками.

— Я знал то же, что знали вы, — говорит Тристан. — Кроме того, я узнал, что Наркис бин Силен имел другие планы насчет этих мастеров. Пожалуйста, учтите, что для меня все эти дела не имели существенного значения. И так продолжалось, пока я не узнал о крахе вашего предприятия. Тогда я измыслил способ, как помочь вам, одновременно помогая самому себе, и после этого вмешался в происходящее.

— Это вы подстроили мою встречу с Наркисом в лавке Чиотти. Вы знали, что за нами будут следить сбиры. Вы хотели, чтобы они увидели нас вместе. Меня и Наркиса.

— Да, все обстояло именно таким образом.

— Но зачем вы это сделали?

Тристан зажигает последнюю свечу и бросает остатки трута в жаровню. Затем добавляет туда же несколько горстей щепок из стоящей рядом корзины. Щепки вспыхивают и чернеют на раскаленных добела углях, и на мгновение круглая жаровня как бы вступает в перекличку с заходящим солнцем.

— К тому времени сбиры и так вели за вами слежку, — говорит Тристан. — Думаю, они в общих чертах уже имели представление о ваших замыслах. И я рассудил, что, если открыто свести вас двоих в «Минерве», а также вовлечь вас в контакты с академиками и с известным практикующим магом вроде меня самого, ваш заговор может показаться настолько разветвленным, что Совет десяти предпочтет отложить ваш арест до выяснения новых подробностей. И если бы синьор Мочениго не выступил с неожиданными обвинениями против Ноланца, подтолкнувшими Совет к активным действиям, вы с мастерами успели бы благополучно сбежать из города, обойдясь минимальным кровопролитием. А вот Наркис бин Силен был обречен с самого начала. Я знал о его намерении доставить зеркальщиков во владения Великих Моголов и понимал всю безнадежность и нелепость этой затеи, но тогда же мне пришло в голову, что все эти тщательные приготовления вполне могут быть использованы для других, более практичных целей. И я заманил его в книжную лавку, чтобы обратить на него внимание властей в надежде, что они покончат с этим турком до того, как его глупое упрямство окончательно похоронит весь ваш проект.

Гривано поджимает губы. Ему сейчас впору разозлиться, однако он не зол.

— Упомянув о более практичных целях, — говорит он, — вы, должно быть, имели в виду…