Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов

как кладем в рот пищу; на самом же деле, это происходит совсем иначе: мы не переносим в себя предмета или явления, которые видим или осязаем, в нас остается от него только впечатление; а впечатление зависит не от одного предмета или явления, которое его производит, но столько же и от среды, на которую предмет или явление действуют, которая получает впечатление. <…> Каждое впечатление есть сложный продукт двух факторов: предмета или явления, производящих впечатление, и среды, которая его принимает, и мы ошибаемся, думая, будто получаем чистое, беспримесное отражение самого предмета в нашей душе, каков он есть в реальной действительности, сам по себе» (Кавелин, 1872, с.12).

А далее следует то, что является в современной психологии основой понятий Образ Мира и Образ Себя.

«Но отсюда следует, что мы имеем дело собственно не с внешними предметами и явлениями, а с впечатлениями, которые они в нас производят, не с реальным, внешним физическим миром, а с внутренними, психическими фактами, которые сознаем и которые внешним чувствам недоступны. Впечатления как бы стоят между нами и внешним миром и разделяют его от нас непроницаемой стеной. Из этого нельзя выводить, что внешнего мира вовсе не существует, или что наше знание о нем есть мечта и призрак» (Там же, с.12–13).

Итак, именно эта «стена впечатлений» и оказывается в итоге той средой, которая принимает предметы или явления, воспринимаемые органами чувств. Она или то, что постепенно из нее вырастает и выстраивается.

«Что же такое, после сказанного, те воплощения мыслей, чувств, внутренних движений человека во внешних предметах, о которых упомянуто выше? Они столько же, как и всякая другая вещь, производят в нас впечатления, а мы уже видели, что впечатления – явления внутренние, психические. Создания человека во внешнем мире суть или символы, условные знаки психических предметов и явлений (письмена, ноты, телеграфические знаки и т. д.), или такие сочетания материальных предметов и явлений, которые производят в нас желаемое внешнее впечатление (картины, статуи, рисунки и т. д.). Выражение: воплощение мыслей, чувств во внешнем мире – оказывается на поверку очень неточным, метафорическим, и только дает нам ошибочное представление. Мысль, чувство, желание не переходят вовсе во внешний мир и остаются при нас; только внешние предметы и явления располагаются так, что удовлетворяют потребности человека возбудить мысль, чувство или произвести во внешнем мире явление, почему-либо нужное для одного или многих лиц.

Следовательно, мы имеем непосредственно дело только с предметами и явлениями психического свойства, внутренними, доступными одному сознанию» (Там же, с.13).

Я хотел бы сопоставить эти начальные мысли К.Д.Кавелина с одним из важнейших понятий культурной психологии М.Коула – с понятием артефакта.

Артефакты – «искусственные факты» – это материальные объекты, изготовленные человеком. Однако Майкл Коул понимает это гораздо шире – как продукты истории человечества, включающие материальное и идеальное. Иначе говоря, все, чему человек в ходе своего развития придал образ, может считаться артефактом культурной психологии. Опираясь на русскую культурно-историческую школу психологии, Коул соотносит понятие «артефакта» с понятием «поведения» людей, очевидно, понимая под ним и деятельность. Не вдаваясь в анализ всех этих понятий, я бы хотел сейчас просто дать возможность сопоставить соответствующие тексты М.Коула с тем, что мы только что прочитали у Кавелина. Безусловно, вопрос о поведении – это следующий шаг в развитии психологической теории по сравнению с теорией впечатлений. Но именно поэтому теория впечатлений Кавелина кажется мне той внутренне психологической основой, из которой и должна вырастать теория поведения.

«Опосредование артефактами. Исходная посылка культурно-исторической школы состоит в том, что психические процессы человека возникают одновременно с новыми формами поведения, в котором люди изменяют материальные объекты, используют их как средство регулирования своих взаимодействий с миром и между собой.(В те времена о таких способах опосредования было принято говорить как об орудиях труда, но я предпочитаю использовать более общее, родовое понятие “артефакт” <…>.) А. Лурия в первой публикации идей культурно-исторической психологии на английском языке (1928) начинает именно с этого: “Человек отличается от животных тем, что может изготавливать и использовать орудия”.Эти орудия “не только радикально меняют условия его существования, они даже оказывают на него самого обратное действие в том смысле, что порождают изменения в нем самом и его психическом состоянии”.

Когда А. Лурия и другие писали об опосредовании “орудиями”, они имели в виду не только такие артефакты, как мотыга или дощечка. Они рассматривали язык как интегральную часть всеобщего процесса культурного опосредования, как орудие орудий, и имели определенно двустороннее представление о том, как осуществляется такое орудийное опосредование. Следствием создания и использования орудия для базовой структуры поведения является то, что “ребенок, вместо того, чтобы непосредственно применить его естественную функцию к решению конкретной задачи, помещает между функцией и задачей определенное дополнительное средство, посредством которого ребенок и справляется с решением задачи”.

Эта идея орудийного опосредования присуща не только ранним русским культурно-историческим психологам. Она также является центральной в представлениях Джона Дьюи, чьи работы были хорошо известны русским педагогам и психологам. Орудия труда и произведения искусства, писал он, являлись первоначально естественными вещами, которым придавалась иная форма с целью эффективного осуществления какого-либо типа поведения.

Говоря словами Анри Бергсона: “Если бы мы смогли избавиться от всей нашей спеси и, чтобы определить наш вид, строго следовали тому, что исторические и доисторические времена показывают нам, как устойчивы характеристики человека и интеллекта, мы бы говорили не Homo sapiens, но Homo faber.Иначе говоря, интеллект, если рассматривать его в исходных чертах, – это способность изготавливать искусственные объекты, в особенности орудия изготовления орудий, и неограниченно варьировать способы их изготовления”» (Коул, с.131–132).

Для того, чтобы показать, насколько взгляды Кавелина до сих пор современны, я приведу еще одну выдержку из Коула, который опирается на мысли Дьюи:

«Человек не только изготавливает и использует орудия, – пишет Коул, – но и организует воссоздание уже созданных прежде орудий в каждом новом поколении. Стать культурным существом и организовать такие условия, чтобы другие становились культурными существами, – это тесно связанные аспекты единого процесса, называемого становлением культуры. Вследствие этой формы деятельности “…мы живем от рождения до смерти в мире людей и вещей, который в большой мере таков, каков он есть, благодаря тому, что было порождено и передано нам предшествовавшей человеческой деятельностью. Когда этот факт игнорируют, опыт трактуют как нечто, происходящее внутри тела или души отдельного человека. Нет необходимости говорить, что опыт не возникает в вакууме, вне индивида существуют источники, порождающие развитие опыта” (Дьюи).

Культура с этой точки зрения может быть понята как целостная совокупность артефактов, накопленных социальной группой в ходе ее исторического развития.