Ее зовут Тьма - Келли Китон

У меня внутри похолодело от отчаяния.

— Послушайте, я моту заплатить. Я достану денег. Пожалуйста, я хочу хоть что-нибудь узнать, что угодно! Что он вам сказал?

Но Жан подвел нас к французским дверям, надавил ручку, и створки сами собой распахнулись. Хозяин жестом велел нам выйти.

— Прошу, уходите.

Я медлила, и Себастьян тихонько дернул меня за руку. Жан Соломон уставился в пол и не смотрел на нас, но, едва мы оказались во дворике, вышел вслед за нами и плотно прикрыл дверь в дом. Я удивилась.

— Ваше присутствие здесь оскорбило лоа, — очень тихо, очевидно опасаясь быть подслушанным, заговорил Жан. — Я сам в этом виноват, но я разглядел, кто вы такая, только когда вступил в связь с Легбой. Никогда больше сюда не приходите.

— Но почему? Что все это значит? — У меня невольно сжались кулаки. Так и хотелось заорать на незадачливого шамана. — Что со мной не так, черт возьми?!

В глазах Жана проступила печаль.

— Надеюсь, вы никогда об этом не узнаете…

И, покачав головой, он отвернулся, чтобы уйти.

— Пожалуйста, Жан! — взмолилась я. Он видел мое проклятие, он знал, в чем оно состоит, — единственный из людей. — Помогите же мне!

Боже правый, как же я ненавидела упрашивать! От этого мне сделалось так противно, что в груди все больно сжалось и закололо. Жан вздохнул, затем снова покачал головой, будто заранее осуждая себя за опрометчивый поступок. Отклонившись на всякий случай подальше от дверей, он произнес:

— Вы хотите знать прошлое и то, что на вас наложено? Растолките в порошок, а лучше в пыль кость Алисы Кромли — и вам все станет ясно. Кости поведают вам ваше предание. Скажи, Себастьян!

Тот кивнул, и Жан, удовлетворившись таким ответом, попрощался:

— Удачи, chere!

Затем он вошел в дом и запер за собой дверь. Я посмотрела на Себастьяна.

— Он ведь пошутил, правда?

Себастьян взял меня за руку и повлек из дворика к каменному тоннелю.

— К сожалению, это совсем не шуточки.

Похоже что…

Я вырвала у него руку и пошла вперед по тоннелю к Думейн-стрит. Не дожидаясь Себастьяна, я выскочила за ворота, хлопнув ими так, что замок автоматически защелкнулся, и направилась в южную часть города. Мне всего-то и хотелось — выглядеть и жить как все! Всего-то! Почему же эта гребаная нормальность так трудно достижима? Ну почему?

Глаза щипало от слез, глупых и жгучих слез. Я утирала их рукой. Глубоко в груди зародился вопль, распирая внутри ребра и наполняя сердце адским страданием.

Я судорожно потянула носом воздух, как вдруг…

Яркая вспышка ослепила меня. Мозг прошила насквозь ужасная боль. Я вскрикнула, схватившись за голову, рухнула на колени прямо на тротуаре и сложилась пополам, ударившись локтями о брусчатку. Пальцами я вцепилась в волосы, в самые их корни, потому что боль, зародившаяся во всех закоулках черепа, разрасталась и сочилась сквозь кожу, а потом рикошетом возвращалась обратно, усиливая мои мучения. Не в состоянии выдержать приливы и отливы агонии, я закричала что было сил.

Нет мочи терпеть…Нет мочи!

Кто-то взял меня за плечи, потянул, поставил на ноги… Я открыла глаза, но ничего не увидела, ослепнув от боли, и мокрой щекой прижалась к чьей-то груди. Запах Себастьяна, его футболки… Он что-то говорил, хотя слов я не понимала, и нежно касался губами моего виска. Ощутив его теплое дыхание, я прижалась плотнее, ища утешения, поддержки, некоего избавления, но боль все не унималась. Каждое движение отдавалось в моей голове новыми спазмами.

А потом, слава богу, все прекратилось. Себастьян крепко обнимал меня, а я, прижавшись к его груди, уткнувшись в нее, не спешила открывать глаза. Теперь я была не одна. Какое счастье, что на этот раз я была не одинока.

Неторопливая джазовая мелодия лилась под мягкий аккомпанемент ударов сердца Себастьяна, звуки фортепианных клавиш струились сквозь мое полусонное сознание, подобно безмятежному бризу. Тупые отголоски боли витали вокруг головы — последствия приступа, постигшего меня посреди Думейн-стрит. Руки, подхватившие меня в тот момент, обнимали и сейчас.

Правой щекой я прижималась к тонкой ткани футболки Себастьяна, ухом приникнув к тому месту, где сердце. Одна его рука покоилась на моем затылке, перебирая распущенные волосы, вторая была распластана на голой пояснице — там, где задралась рубашка. Меня окутывало тепло — его тепло, его запах, его ладони. Я сидела боком к нему, уютно пристроив бедро меж его ног, и чем больше приходила в себя, тем учащённое билось мое сердце. Внутри все похолодело, а мои нервные окончания пульсировали от такой непривычной близости… от дикого смущения перед Себастьяном из-за того, что мы слишком уж долго обнимаемся.

Может, пора и меру знать?

Незаметно переведя дух и закусив нижнюю губу, я подняла голову и открыла глаза, затем, упершись в Себастьяна обеими руками — одной в грудь, другой в плечо, — выпрямилась, сидя на его колене. Распущенные волосы лавиной упали мне на лицо. Никогда еще мне не приходилось так обниматься с парнем, чувствовать рядом тепло его тела, ладонями ощущать твердость мышц и упругость кожи.

Я посмотрела на него, впервые радуясь распущенным волосам и тому, что они закрывают мое лицо. По крайней мере, сейчас они служили мне надежным укрытием. Себастьян расслабленно расположился в угловой кабинке, головой откинувшись на спинку темно-зеленого диванчика. Бармен протирал стойку, пианист наигрывал что-то, а официантка подавала напитки другой паре посетителей — единственной, кроме нас, в темном зале. Входная дверь была распахнута прямо на улицу.

Я снова перевела взгляд на Себастьяна. Сквозь полуопущенные веки его непостижимые глаза внимательно изучали меня. Цветом они теперь напоминали пепел, серебристо-серую дымку. Губы его в покое темно рдели, по бледному горлу проходили едва заметные толчки. Я боялась пошевелиться — просто не решалась. Мне вдруг стало неловко оттого, что волосы закрывают мне лицо. На душе сделалось безмятежно, я ощущала себя совершенно непринужденно, а вот с телом все было далеко не так просто. Кровь струилась по жилам со скоростью света, а откуда-то изнутри то и дело проскакивали электрические искры.

Себастьян бережно пропустил прядь моих волос между пальцами. Мое сердце заколотилось сильнее, потому что потом он погладил мою щеку и, положив руку мне на затылок, притянул к себе.

Мне казалось, что я все еще сплю, что я попала в страну грез.

Себастьян, наверное, ощущал то же самое, потому что я не заметила в нем ни малейшего напряжения и без лишних пауз, без колебаний, медленно, но верно проложила путь к его губам. Замерев над ними на одно лишь неосязаемое мгновение — так близко, что наши дыхания смешались, — я ощутила в себе полный и абсолютный переворот. Тогда я слегка коснулась его губ.