От Лукова с любовью - Мариана Запата

Он даже не моргнул, когда повернул голову и, посмотрев на меня, спросил, произнеся лишь одно-единственное вежливое слово, которое вечно адресовал и будет адресовать мне:

– Извини?

Может быть, я могла бы обвинить маму или даже своих братьев и сестер за то, что они недостаточно давили на меня, чтобы я помалкивала, оставляя свое мнение при себе. Потому что из всех слов, которые я могла бы употребить, чтобы смягчить свое выказывание, я не выбрала ни одного.

– Это уродливо, – вот что слетело с моих губ.

Не «Это отвлекает внимание от твоей фигуры и мешает высоко прыгать». Не «Это слегка пестровато».

Я не сказала ничего для того, чтобы мое замечание прозвучало не так по-идиотски.

Потом, чтобы он понял, что это не просто ужасающе, я добавила:

– Это страшно уродливо.

И после этого все изменилось.

Двадцатилетий юноша моргнул, глядя на меня, словно видел меня впервые, что было не так, а потом отпрянул от меня. Он прошипел низким-низким голосом, исходящим из глубин его тела мальчика-мужчины:

– Тебе следовало бы беспокоиться не о моем костюме.

Я помню, первое, что пришло мне в голову: стервец.

Но, прежде чем я успела вымолвить хотя бы слово, его черные брови, совсем не похожие на светло-коричневые брови его сестры, приподнялись на его гладком лбу так, что это напомнило мне о том, как иногда смотрели на меня другие девушки… так, как будто я была ниже их, потому что не носила такие же роскошные вещи и не каталась на коньках новых брендов, как они. Моя мама не могла позволить себе этого, и она всегда избегала просить денег у моего отца, если это было возможно… но я всегда думала, что это оттого, что она боялась, что он не даст ей денег, потому что они были нужны для фигурного катания, а не потому, что он был жадным. В то время я каталась бы в нижнем белье, лишь бы мне давали время на льду. То, что у меня не было роскошных вещей, не было проблемой с тех пор, как она объяснила мне, что это все, что она могла себе позволить.

Но дело в том, что никто никогда не ставил меня в неловкое положение из-за того, что я не ношу дизайнерские вещи. Во всяком случае, никто не говорил мне этого в лицо. У меня за спиной происходило совсем другое. Невозможно скрыть выражение лица или движение глаз. Невозможно заткнуть уши и не слышать то, что люди, как им кажется, говорят шепотом, но на самом деле другие их прекрасно слышат. В то время другие девушки не любили меня, потому что я была их соперницей и иногда плохо себя вела, когда ситуация складывалась не так, как мне хотелось.

Я отпрянула точно так же, как он, думая о своей сестре, которая сшила мне костюм – это однотонное, но красивого голубого оттенка трико, отделанное по вырезу и рукавам горным хрусталем, – и взбесилась. И я произнесла единственное, что пришло мне на ум:

– Я только сказала тебе правду. Это выглядит по-идиотски.

Его щеки, обычно почти персикового оттенка, потемнели. Он не покраснел, не было даже намека на это, но для него, как я теперь думаю, это было практически то же самое. Иван Луков наклонился ко мне и прошипел угрозу, которая преследовала меня следующую пару лет.

– Будь осторожна, коротышка, – а потом направился в раздевалку или черт знает куда еще.

Две недели спустя он выиграл свой первый национальный чемпионат США по парному фигурному катанию в своем костюме для танца мамбо. О его костюме говорили много гадостей, но каким бы безвкусным он ни был, это не затмило его талант. Он заслуживал победы. Даже если он резал глаза тем, кто смотрел на него.

Через неделю после случившегося, в первый день после его возвращения в КЛ, когда я не находила себе места от того, что натворила, а от Карины не было никакого толка, поскольку она не подсказала мне, что сделать, чтобы решить эту проблему, потому что считала мой поступок смешным, Иван, сделав над собой усилие, подошел, чтобы поговорить со мной. А под разговором я на самом деле подразумеваю то, что он на ходу пробормотал:

– Ты могла бы уйти прямо сейчас. Ты слишком стара для того, чтобы где-либо чего-то добиться.

Я широко открыла рот и поразилась тому, что он сказал. Я и слова не успела ответить, как Иван откатился прочь.

Весь день я думала о его словах, потому что их прямота одновременно больно ранила и бесила меня. Тогда мне было трудно не сравнивать себя с девушками, катавшимися с трехлетнего возраста и продвинувшихся дальше, чем я, несмотря на то что Галина говорила мне, что я одарена от природы и что если бы я работала достаточно усердно, то в один прекрасный день обошла бы всех их.

Но я никому не рассказала о том, что сказал Иван. Никто больше не должен был знать об этом.

Я молчала еще целый месяц. Это продолжалось до тех пор, пока этот придурок нарочно не подошел ко мне после тренировки и не бросил в лицо:

– Это трико было рассчитано на размер меньше или?.. – У него не было ни малейших оснований для этой гадости.

Но я ему вполне достойно ответила:

– Ну ты и говнюк, – прежде чем он исчез.

А остальное… было делом прошлым.

* * *

В тот момент, когда я закончила пересказывать лишь те звенья цепочки событий, которые были наиболее значительны, мой брат, откинув голову назад, фыркнул:

– Ты просто истеричка.

Если бы у меня на тарелке осталось что-нибудь другое, кроме лапши, я бы запустила этим в него.

– Что?

– Ты – истеричка, третья истеричка в семье после нашей мамы и старшей сестры, – заявил он. – Ты сказала, что он всыпал тебе по первое число, но об этом ничто не говорит. Он просто подкалывал тебя, – пояснил он, качая головой. – Мы больше бесим тебя весь этот час.

Я моргнула, потому что брат был прав. Но это было совсем другое дело, потому что они – мои родственники. Подтрунивать друг над другом было почти обязательным ритуалом.

Брат моей подруги, мой сосед по катку… не должен был оскорблять меня.

– Да, Ворчун. Это звучит не так уж страшно, – подала голос мама.

Проклятые предатели.

– Однажды он сказал мне, что я должна похудеть, пока подо мной не подломились коньки!

Что сделала троица, сидевшая вокруг кухонного стола? Они рассмеялись. Они хохотали до упаду.

– Ты правда тогда была толстой, – закудахтал мой чертов братец с раскрасневшимся лицом.

Я снова потянулась к нему, пытаясь ущипнуть, но он резко отклонился, практически упав на колени Джеймсу.

– Почему мне никогда не приходило в голову сказать тебе об этом? – продолжал Джонатан, чуть ли не плача от смеха, его тело тряслось, и он повис на своем муже, отодвинувшись от меня еще дальше. Я достаточно часто видела, как он делает это для того, чтобы распознать сигналы.