Путь к вершинам - Геннадий Петрович Исаков

поверив, что мы ничего не знаем об этом. Память о трагических ошибках живет подолгу, дольше их очевидцев и современников. Иногда это целиком определяет репутацию — но у Головина заслуги с лихвой перекрывают его случайный промах.

Документов похода у него не сохранилось, их изъяли при расследовании несчастного случая. Однако разговор все же оказался полезным. Первую башню надо траверсировать слева, за ней будет пятачок, пригодный для ночевки. На дальней башне придется попыхтеть дня три. В центральном кулуаре опасный висячий ледничок, с ним (Головин запнулся) лучше не связываться.

Деду 70 лет. Тощий и ходкий, как велосипед, он каждое утро делает пробежку на стадионе и купается в открытом бассейне. Гигант, конечно, — до сих пор летом работает инструктором на турбазе, водит плановые группы! Дело несложное, но и его не каждому в таком возрасте доверят. А кто бросает горы, постарев, тот никогда не любил их.

Зимой 1942-го он участвовал в первовосхождении на безымянный четырехтысячник в Алатау. Незадолго перед тем знаменитые двадцать восемь гвардейцев совершили свой подвиг у разъезда Дубосеково под Москвой, и пик решили назвать в их честь. Шли в метель, со скверным снаряжением: спальники из овчины, теплые, но тяжелые, а самодельные «кошки» подвязывали к валенкам. Но это был их бой, в котором тоже нельзя было отступить…

Недавно мы занесли на вершину Панфиловцев мемориальную доску из нержавеющей стали. И замуровали в гранит гильзу артиллерийского снаряда с письмом к тем, кто повторит наш путь в дни 50-летия Победы. Руководителем группы был Головин, как автор идеи и живой символ.

Поколебавшись, он сделал широкий жест: вручил нам свой ледоруб. Непохожий на современные, с гораздо более длинным древком, он показался мне удобным, понадобилось только темляк сменить — его кожа иссохлась и потрескалась.

3

Гребень оказался труднее, чем мы предполагали. Его зубчатка при визуальном знакомстве выглядела более проходимой… И дед не предупредил, видимо, пройденное полтора десятка лет назад выветрилось из его памяти.

Парень из его группы погиб на леднике, белой заплатой прилепившемся к почти отвесному склону. Боковой скальный контрфорс, конечно, надежнее. Но и там наверняка встретятся наледи, предстоит большая рубка ступеней. Только бы хватило крючьев. И Саня — когда он акклиматизируется? Помочь ему нечем, остается лишь ждать.

О своей научной работе Саня все чаще отзывается скептически. Она его иссушает, скоро за валидол начнет хвататься. Горы — это проще. Тут рассчитываешь сам на себя и немножко на удачу. А там… Конкретных результатов эксперимента приходится ждать годами. Его шеф требует безупречной тщательности и бракует статьи, выискивая в них все новые и новые шероховатости. А современные приборы у него вечно перехватывают соседние лаборатории. Вскоре он может уйти на пенсию, тогда Санину тему вообще закроют. Только в горах мой друг чувствует себя человеком. Он откровенно хиппует здесь, в отместку за глаженые брюки и галстук, без которых не обойтись в институте.

Наутро Саня выглядел неплохо. Свернув палатку, мы опять впряглись в рюкзаки. Постояли, попрыгали, встряхиваясь, чтобы лямки удобнее прилегли к плечам. Я взялся было за фотоаппарат — и опустил его, сам не поняв, что же такое помешало мне нажать на спуск. Вид у Сани был импозантный, достойный увековечения. Но… стоит ли дразнить судьбу? Она этого не любит. У Сани старший брат не вернулся с пика Коммунизма. Кто-то сделал его последний портрет: брат стоит на морене ледника Вальтера. Приподняв очки, он смотрит ввысь, как бы с задором и с уверенностью в победе. А потом, когда его не стало, отчетливо проступило тревожное что-то в его взгляде, будто бы предчувствие и прощание.

4

Бессознательное, труднообъяснимое стремление туда, где горизонт в зените, наверное, заложено в наших генах. Забрался пацаненок на табуретку и — готово: «Я выше всех!» Дети — вечные новички, вечные первопроходцы. Но и у взрослых остается потребность что-то испытать или доказать, во что-то поверить.

Про детей — это не просто к слову. Я с ними довольно-таки активно общаюсь как член родительского комитета, отвечающий за оздоровительную работу в шестом «Б». Наши походы пользуются популярностью. Уже сколотилось ядро из интересных ребят. Есть у них в голове стрелка, намагниченно показывающая в одну сторону, — только не к северу, а наверх. Недавно лазили на сопку Кок-Шокы.

— Вы там уже бывали? — спрашивают меня юные покорители высот и пространств.

— Два с половиной раза.

— Почему «с половиной»?

В третий раз я не дошел до дели метров двести. Дело было в марте. С утра наст держал, как асфальт, а к обеду я стал проваливаться. Сначала по колени, потом по грудь, так как снег превратился в манную кашу. Пришлось вернуться.

Блеснувшая в их взглядах ирония требовала ответа.

— Между прочим, лучшую часть мужества составляет осторожность.

— Это вы сказали?

— Нет. Это Наполеон.

Но и такой авторитет оказался моим орликам нипочем. Их запросы растут, причем непомерно. Шестеро самых нахальных, никого не спросив, решили наведаться на Каргалинку — высотой всего четыре километра. За один день, выехав довольно поздно в воскресенье. Такое под силу только хорошим ходокам, закаленным бойцам. Конечно же, они в лучшем случае добрались бы да верхней границы лесного пояса. Объездчики, к счастью, завернули их еще на кордоне: стоял пожароопасный период и горы закрыли. Теперь я по воскресеньям устраиваю телефонную перекличку, проверяя, все на месте или опять отправились в самоволку.

Провожая меня на свидание с Королем, они натащили кучу съестных припасов, главным образом рыбных консервов, вывалили на стол чуть не весь Атлантический океан. И не скрывали, что любой из них готов составить мне отличную компанию…

5

Высокогорье — особый, затерянный в вечности мир. Природа в нем не изуродована и даже не подправлена человеком, живет в первобытном хаосе и естестве.

На свете нет ничего превыше гор!

Они делают нас немного сумасшедшими, их эйфория не дает остановиться. Всегдашняя загадка, нескончаемый зов: что вон за тем поворотом? Ведь ведет туда — куда-то — отчетливая тропа. И пренебречь ею, возможно, означает обеднить себя невосполнимо (хотя порой там и не встретишь ничего, кроме коровьих лепешек).

Для характеристики человека мне достаточно двух слов о нем: «любит горы». Я уже буду знать, о чем и как с ним говорить. Удивителен — и понятен мне балкарец, отметивший свое столетие на вершине Эльбруса. И бабка, полмесяца шустро шагавшая по высотам не ниже трех тысяч, питаясь только медом и орехами. И ребятишки, с одним бутербродом в кармане отправляющиеся штурмовать снеговую верхотуру.

Мой идеал — не феноменальный Месснер, дважды покоривший Эверест без кислородного аппарата, и не Наоми Уэмура, в одиночку взявший высочайшие точки каждого континента планеты.