Умная пуля - Фридрих Незнанский

Капитан несколько раз обошел вокруг убитой. По его поведению было понятно, что он толком не знает, что делать. Немного потоптавшись, спросил: — Ничего не трогали? — Все на месте, — ответил младший сержант. — А бригаду давно вызвали? — снова спросил Лаврушкин. — Какую бригаду? — удивленно переспросил милиционер. — Криминалиста, прокуратуру, — объяснил капитан. — Я думаю, что дежурный по рации вызвал, — предположил милиционер. Капитан оглянулся на Елагина и прокомментировал: — Это вам не столица. Пока из города приедут, стемнеет. Рюрик подошел к телу. Присел. Рукоятку ножа он узнал сразу, но решил пока подождать с подозрениями. Как бы для себя произнес: — Крови мало. Удар поставлен. — Заметив заинтересованный взгляд Лаврушкина, разъяснил: — При ножевом ранении в область живота обычно сильнейшее кровоизлияние. А здесь — сразу печень. — Потом обратился к младшему сержанту: — Сумочку вы вскрывали? — Да. — Кто разрешил? Что за самодеятельность? — вскрикнул капитан. — Думал, может, родственников вызвать или кто убийца узнать, — начал лепетать в свое оправдание парень. — Ладно, капитан, — примирительно произнес Елагин. — Паспорт положили на место? — Да. — Американский? — Да. Наверное. Он какой-то импортный, — произнес виновато младший сержант. — Блин! — с досадой выругался Лаврушкин. — Не хватало еще и этого дерьма! Сейчас начнется. А деньги? Деньги были? — Нет, — ответил покрасневший милиционер, — я при свидетелях проверял. — Думаю, если мы тоже в паспорт взглянем, ничего страшного не случится? — обращаясь к капитану, произнес Елагин. — А, после этого любопытного идиота, — махнул, давая добро, оперативник. Рюрик приоткрыл свой чемоданчик. Вынул из него белоснежные тонкие хлопчатобумажные перчатки и, расстегнув замок сумочки, выудил паспорт. — Так, гражданка США Маргарет Стингер, — прочитал Елагин. Снова присел. Осмотрел лицо и задумчиво произнес: — Капитан, она такая же американка, как ваш сержант — китаец. То есть достаточно большой срок прожила в англосаксонской стране. Скорей всего в Штатах. Лет восемь, не больше. — Откуда такие сведения? — недоверчиво спросил Лаврушкин. — Ну, это азы. Любой начинающий физиономист вам расскажет. Знаете, из-за чего у людей, разговаривающих на различных языках, появляется акцент? Каждый язык требует напряжения определенных групп мышц. В результате они влияют на формирование челюстно-лицевого аппарата. Почему славянки симпатичнее скандинавок? У тех техника речи ведет к жесткой челюсти. Если человек попадает в чуждую языковую среду до шестнадцати лет, он способен освоить произношение. С шестнадцати до двадцати четырех частично, в зависимости от индивидуальной предрасположенности, усидчивости, степени созревания. После двадцати четырех обречен на пожизненный акцент. Вспомните актеров, выходцев с Кавказа или из Прибалтики. Попадаются, конечно, исключения, но, как правило, не чаще, чем артисты пародийного жанра… Итак, женщине, судя по паспорту, тридцать два года. Англиканская челюсть не сформирована, несмотря на значительное увеличение продольных мышц. Как правило, в Америке людям, не владеющим в совершенстве речью, успешная карьера не светит. Их участь — домработницы, официантки, проститутки, маляры и плиточники. Кстати, грубоватые и загоревшие руки и лицо свидетельствуют скорей об официантке открытого кафе, но не в южных штатах. Имея низкий социальный статус, подобного рода личности испытывают сильнейшую потребность в его поднятии через информирование о своей успешной карьере на родине. Они тщательно продумывают, кому необходимо сообщить весточку, чтобы достичь максимального охвата друзей и знакомых. Проверьте, из этого района лет восемь назад никто не эмигрировал? — Петров, задачу уловил? Вперед, по дворам! — Далее. Ничего, что я рассуждаю вслух? Не люблю шерлокхолмскую театральность. Как правило, убийца, назначая свидание, прибывает на него раньше жертвы. Обычно много курит. Даже лежа со снайперской винтовкой на крыше, оставляет горы окурков. Бороться с приливом адреналина в таких случаях способны только суперпрофессионалы. Я знавал одного, сосавшего никотиносодержащие конфетки. Его взяли по фантикам. Елагин быстро оглядел пространство и обошел несколько кустов. — Здесь! — он позвал капитана. — Здесь он поджидал ее. Место необходимо огородить. Смотрите, лепесток розы. Срочно необходимо опросить всех продавцов цветов в округе. Это было свидание. Местный не стал бы таскаться с цветами по всему городу, а купил бы в ближайшей к встрече точке. Кстати, недалеко должен найтись и весь букет. Хотя не обязательно. — Откуда такое знание провинциальной психологии? — ехидно полюбопытствовал Лаврушкин. — Я в Москве всего три дня, а до этого служил в такой же дыре. — Вообще, так, к сведению, цветы здесь не покупаются. Обычно они косятся в саду у соседа. — Но продаются! Я, проезжая мимо рынка, видел кавказцев с импортными цветами. Роза привозная. Голландская, чайная. — Не забывайте. У меня в распоряжении три человека. — Отлично. И нас двое. Двоих можете уже посылать. И еще. Тело надо накрыть. Теперь, выбор места. Убийство явно готовилось, но как заставить жертву прийти? Оно должно быть чем-то примечательно. Чем? Может, память. Тогда здесь должен жить общий знакомый. Через пятнадцать минут Петров привел полную конопатую женщину. Она, немного запинаясь, начала рассказывать: — Люська Степанцова жила вон в том доме. А Колька Кузьмин в этом. Лаврушкин и Елагин переглянулись, однако у них хватило выдержки не прерывать рассказчицу. Она продолжала: — Любовь у них была с детства. За одной партой сидели. Но девки раньше зреют. Пока он на мотоциклах гонял, она замуж и выскочила за Генку. Здоровый был. Морда, как у бандита, огромная, волосы ежиком. Ну что-то у них не заладилось. Бить он ее начал. А Колька все слышал и переживал. Не забыл, видно. Однажды пришел и подрался. Генка ему тогда руку сломал. А Люська успокоилась. В обнимку со своим ходить стала. Она так всем и говорила, что силу уважает. Только Колька, оправившись, собрал ребят и так отделал Генку, что он попал на два месяца в больницу. Николай на два года сел. Люська ему на суде сказала, что он неудачник, и осталась с Генкой. Вот Колька, когда вышел, Генку и порезал. Сам сел еще на восемь, а она осталась жить у его родителей. Но, не дождавшись, сбежала в Москву, а потом в Америку. Родители померли, ухаживать за ними некому, брат у Кольки был, тот угорел в бане пьяный. Колька вышел — никого нет. Поклялся отомстить. Поначалу бесился, гулял, хулиганил, еще сидел. А потом ничего, человеком стал. Деньги появились. Живет неплохо. Соседи за помощью на операцию обращаются. Или у кого машину угонят, к нему идут жаловаться. И если в милицию заявления не писал, обязательно вернет. — Слыхал о процветании такого рода услуг? — спросил Елагин. — Разберемся, — проглотил Лаврушкин. — Ну, продолжайте. — А че? — развела руками женщина. — Все. — Одна просьба. Сейчас вам покажут тело. Она? — произнес милиционер, приподнимая простыню. — Не. Не она, — уверенно ответила женщина. — Люську я бы сразу признала. Молодая. Это что ж творится? Выходит, и на улицу не выйти! Лаврушкин махнул рукой, мол, свободна. Однако Рюрик вновь обратился к свидетельнице: — Опишите, пожалуйста, Степанцову. — Ну, роста примерно с нее, — кивнула головой свидетельница. — Помоложе тогда была. Чернявая. Нос у этой как-то поострее, а брови у Людки погуще. О! А колечко… Людкино! Лаврушкин, обращаясь к Рюрику, произнес: — Мы за Кузьминым. Он, не он… Разберемся. Подъезжай к дежурной части. Капитан, забрав одного из двоих милиционеров, вскочил в свое подобие джипа и умчался. Вскоре появился милиционер, посланный на опрос торговцев цветами. Он оглядел толпу в поисках Лаврушкина. Не обнаружив, подошел к Елагину. Взяв его за локоть, отвел к забору и произнес: — Букет чайных роз покупал сегодня только Сеня Шарко. — Кто он? — Известен в городе. Ничего хорошего о нем сказать невозможно. — Ну поехали в дежурную часть, — предложил Рюрик. Кузьмина взяли тепленьким в постели. Капитан успел с ним пообщаться во время ареста. Ожидать, что бывалый рецидивист расколется в ходе предварительного допроса, было бы верхом наивности, но Лаврушкин радостно потирал руки. Увидев Елагина, произнес: — Все. Спекся, голубчик. — Знаешь, я хочу побеседовать с ним с глазу на глаз, — задумчиво произнес Елагин. — Валяй, но я должен присутствовать, — заупрямился капитан. — Пойми. Случай тяжелый. При тебе он не раскроется. Ты же уже беседовал с ним? — Ну? — неопределенно ответил Лаврушкин. — Я даже не спрашиваю о результатах, — теребя волосы, произнес Рюрик. — Ничего. У нас есть такие улики, против которых ему не устоять, — похвастался капитан, забыв, кому он обязан раскрытием преступления. — Ты имеешь в виду нож? — зевнул Рюрик. — Да, — растерялся опер. — Но откуда?.. — Я приехал за ним. И нужные показания я у него добуду, — пообещал Елагин. — А ты поразмысли. Зачем опытному рецидивисту оставлять на месте преступления такую улику, как всем известный нож? — Только для того, чтобы его взяли, — предположил Лаврушкин. — А может, ревность глаза залила? Может, у него свидание с цветами, а она ничего в жизни не поняла, и он внезапно решил, что не должна она больше землю топтать? А знаешь, сколько убийств просто по дури происходит? — Ты лучше скажи мне, кто такой Сеня Шарко? — спросил Елагин. — Сеня? — Лаврушкин растерялся. — Есть такой отморозок. — Его надо срочно проверить. — Слушай, перестань умничать! — разозлился милиционер. — Да ты не дал договорить. Сержант твой вернулся и доложил, что тот покупал цветы. — Ладно, — задумчиво сказал Лаврушкин, — болтай. Рюрик вошел в комнату без окон. Вмонтированные в потолок лампочки, стол, два стула. Несколько листов бумаги, пластмассовая авторучка. Со стороны следователя — кнопка вызова и встроенный магнитофон. Он нажал на кнопку. Ввели задержанного. Елагин кивнул на стул. Кузьмина посадили. Сняли наручники. — Сержант, подожди за дверью, — произнес «важняк». — Есть. Человек должен иметь свое персональное пространство. Обычно оно определяется расстоянием вытянутой руки. Многие люди очень ревностно относятся к физическому вторжению в свое персональное пространство. Они выходят из общественного транспорта морально изнасилованными и долгое время приходят в себя. Им легче стоять часами в пробках, чем проехать несколько минут в метро. Все, что за пределами этой зоны, человека не касается. А вот на самой границе наступают чудеса психологии. Рюрик взял стул и сел за стол напротив преступника на расстоянии вытянутой руки. Тот настороженно начал присматриваться. Елагин вытащил корочку и произнес: — Следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Елагин. Заключенный лишь слегка приподнял и тут же опустил левую бровь. — Не стоит удивляться. Я здесь не по твоему делу. Ничего, что на «ты»? Мы ведь одногодки. — Мобай [4 — Мобать — говорить (жарг.). ] начальник. — С тобой, в принципе, все ясно. Любовь, предательство, наказание. Доказательства неоспоримы, а тяжесть наказания будет зависеть от судьи и адвоката. Я занимаюсь проверкой работы местной милиции. Слишком много нареканий. Не просыхают, вымогают взятки, избивают и калечат задержанных. Поэтому хочу задать вопрос относительно условий содержания, корректности задержания, не нарушаются ли конституционные права и свободы. — Ну ты загнул, начальник! На зоне расскажу — ржать будут. Хотя взяли аккуратно и условия ничего. Может, тебе спасибо надо сказать, что зубы целы? — А вообще, на работу местной милиции жалобы есть? — Ты что хочешь, чтобы я дал раскладку [5 — Дать раскладку — все рассказать (жарг.). ] — Так ведь на ментов, — подмигнул Рюрик. — Или ты с ними сотрудничаешь? Так получается? — Блин, совсем зафаловал [6 — Зафаловать — запутать, обмануть (жарг.). ] — растерялся Кузьмин. — Скажу — стукач, а промолчу — ссучусь [7 — Ссучиться — пойти на сговор с милицией (жарг.). ] — Ладно, хрен с тобой, — смилостивился Елагин. — Если так трудно переступить свои принципы, считай, что я не задавал этого вопроса. Только вот просто как человеку скажи, для собственного понимания. Как же ты, такой правильный, у человека жизнь посмел отнять? Рюрик впервые внимательно посмотрел в глаза собеседнику. Он знал, что творится на душе у преступника. Людей обычно тяготит молчание, внезапно наступающее среди напряженного разговора. Кузьмину просто некуда было деваться. Перед ним находился последний «живой» собеседник. Далее потянутся сухие казенные допросы скучающих следователей, мечтающих поскорей закончить формальности и закатиться к любовнице, рвануть попить пива с друзьями или собирать колорадских жуков на огороде. На зоне тоже сильно не пооткровенничаешь. Это не в чести. Он не вынес игры в молчанку и, театрально раздирая рубаху, заорал: — Она ж, падла, жизнь мне переломала! — Затем, видя, что спектакль должного впечатления не производит, перешел на пониженный тон: — Сама жаловалась на издевательства. Поучить просила. А когда сел, жила у моих предков. Соблазнила отца и брата. Один грохнул другого, и я потерял обоих. Мать не выдержала, умерла. Стерва, еще и у сестры мужа увела. Узнав, что выхожу, исчезла на десять лет. Жизнь поломана. Три ходки… Веришь? Не трогал я ее. Не знал даже, что объ—явилась. А выходит, роковая она для меня, за собой в могилу тащит. А может, она сама себя того?.. — А как нож к ней попал? — Потерял я его. — Николай напряг лоб. — Когда не помню. Давно. Все его знали. Если бы у кого объ—явился, мне бы сразу стукнули. — Сталь шикарная, — похвалил Елагин. — Звенит, как струна. Жаль — вещдок. Я ж охотник. А там знаешь, что главное? Ножом похвалиться. Не подскажешь, где такие делают? — Один с Москвы сталюку притаранил. Ему тут умелец отковал пару штук. Он мне и подарил. — Блин, а у него как-нибудь можно достать металл? — с досадой воскликнул следователь. — Ну и как ты это представляешь? Привет, Коромысло, я, «важняк» Елагин, по наводке Кузьмы. Где у тебя сталь хранится? — Похоже, ты парень догадливый. — Я почему его сдаю? Зверье. А ты еще на человека похож. Но уходи из системы. Говном станешь быстро, — дал совет от души рецидивист. — А мастер? — вспомнил Елагин. — Он, к сожалению, умер в прошлом году. — Ответ неверный, — вздохнув, проговорил Рюрик. — Анатольича мы вычислили по почерку. И тво—его другана возьмем рано или поздно. Он же без тебя регулярно его навещает. Вот только правильно ты сказал: зверь. Людей невинных почем зря режет. И я с тебя не слезу, пока не узнаю все! Пойми, мне насрать на тебя с твоими соплями! Но чтоб сберечь еще одну невинную душу, я готов на все! Клянусь, когда возьмут, первое, что он узнает, что это ты его сдал. А тебя до тех пор подержат в нашем изоляторе, где никакая почта не работает. Кузьмин напряженно молчал, вглядываясь в покрасневшее, внезапно покрывшееся многочисленными белыми шрамами лицо следователя. — Я верю, что это не ты убил Степанцову. И могу это доказать. Сегодня же будешь спать в своей кровати. Но если не услышу то, за чем приехал, нары в три смены… — Ну и чем ты отличаешься от нас тогда? — Не волнуйся. Совесть меня мучить не будет. Я же тебя не от сохи отнял? — улыбаясь, произнес Елагин. — Под твой нынешний бизнес тоже статью подобрать можно. — Знаешь, что такое сдать друга, с которым пять лет баланду хавал? — выдавил Кузьмин. — Знаю. У нас половина «воров в законе» на окладе в МУРе состоит в качестве официальных осведомителей. Ну что, дальше будем строить девочку? А может, это он тебя подставил? — Он бы не стал умничать, — произнес Кузьмин. — Ножом по горлу, как говорится, и в колодец. — Значит, боишься? Слово даю, никто не узнает, — пообещал Елагин. — Вынь из магнитофона пленку, — откинувшись назад, произнес Кузьмин. Рюрик вытащил кассету и положил ее на стол. Задержанный взял ее. Начал вертеть в руках. Затем разломил пополам. Секунду молча смотрел на пластмассовые обломки. Неожиданно резко полоснул себя по горлу острым куском. Медлительный Елагин в минуты опасности преображался. Ящерицей он метнулся на рецидивиста. Свалил на пол. Вырвал из рук осколок. В открывшуюся дверь ворвались два милиционера. Замотали горло бинтом из аптечки и, надев наручники, потащили его к автомобилю. Через сорок минут к ожидавшему у двери перевязочной Елагину подошел долговязый хирург в темно-синем операционном костюме и произнес: — Ну, молодой человек, можете смело продолжать свой допрос. Попытки суицида не было. Этим перерезать горло невозможно. У него слегка подрана шея. Елагин вошел. Кузьмин, показав на горло, что-то невнятно прохрипел. Тогда Рюрик вынул блокнот. Вырвал лист и протянул его вместе с авторучкой. «Атаман, Копылов Сергей Иванович», — написал Кузьмин. Затем, оглянувшись, начал быстро рвать бумагу на мелкие кусочки. После чего засунул их в рот и, разжевав, проглотил. — Где его можно найти? — спросил Елагин. — Не знаю, — шепотом произнес Кузьмин. — В Подмосковье у него тренировочный лагерь. Я там был один раз. Пьяный. Привозили ночью. Дорогу не помню. — Кого он там тренирует? — Малолетних киллеров… — Еще два вопроса можно? — спросил изрядно уставший за сумасшедший день Рюрик. Николай кивнул. — Зачем спектакль? — В ментовке жучков напихано до самой ж… — А за что Шарко мог пришить Люську и подставить тебя, знаешь? — Знаю. Но это другая история. Семейная, и тебя она не касается! — Блин, ну и наворотили вы в своей деревне. Шекспир в гробу от зависти переворачивается.