Папина дочка, или Исповедь хорошего отца - Диана Чемберлен

У меня потекли слезы, и я порадовалась, что в комнате темно. За две недели после рождения Ханны мне уже не в первый раз снился мой ребенок. Днем все было в порядке. Никаких проблем. Но когда я засыпала и не контролировала свои мысли и эмоции, она вдруг появлялась, была где-то рядом, она плакала, и я никак не могла проникнуть к ней. В одном сне я очень огорчилась, потому что не знала, как ее зовут. Я не знала имени собственного ребенка. Как ее назвал Тревис? Была ли она здорова и счастлива? Я знала, что мою проблему с сердцем она не унаследовала. Отец говорил мне, что ее обследовали сразу после рождения и она была вполне здорова. Это было чудо, если подумать о количестве лекарств, которые я принимала, будучи беременна. Большую часть времени я была способна вытеснить ее из моего сознания. Теперь она пыталась туда прорваться.

Дейл засмеялся.

— Ты слишком много времени проводишь с Алисой и Ханной. Однако, — добавил он серьезно, — ты так ей помогаешь! Она… она никак не привыкнет к тому факту, что стала матерью.

— Это гормоны, — сказала я. — Как только она вернется в школу, к своим друзьям, все наладится.

Я сама не верила в то, что говорила. У Алисы были основания тревожиться о своем будущем. Никому из ее друзей не нужно будет бежать после школы домой к ребенку.

— Ты будешь замечательной матерью, — сказал Дейл.

Я была рада, что в комнате темно и что он не видит, как я смутилась. Говорила же ему, что у меня может и не быть детей. Медикаменты, которые я принимаю, чтобы предотвратить отторжение моего нового сердца, сделали зачатие и вынашивание для меня делом крайне рискованным. Доктор сказал мне, что появление у меня детей «маловероятно, но не невозможно». У Дейла это «маловероятно» совершенно испарилось из памяти. «Мы найдем способ», — сказал он, и я не возразила по привычке: я никогда не возражала, когда что-либо могло привести к конфликту. Я желала детей, но была готова воспитать приемных. По тому, как отреагировали Дейл и его родители, когда Алиса сказала, что отдаст ребенка на усыновление, я поняла: такую идею они вряд ли воспримут положительно.

Мне показалось, что я снова слышу где-то плач ребенка, хотя я уже окончательно проснулась. Я зажгла лампу на ночном столике. Темнота меня угнетала.

В глазах Дейла отразился свет. Они были у него серебристо-серые, цвета океанской волны в сумрачный день. И внезапно до меня дошло: я вдруг поняла, почему влюбилась в Дейла. Когда я впервые его увидела, придя на собеседование по поводу работы, у меня сразу же возникло желание его обнять. Тогда мне показалось, что это любовь с первого взгляда, но мое подсознание сыграло со мной злую шутку: теперь стало очевидно, что в нем я увидела Тревиса.

— Ты что? — спросил он, и я осознала, что смотрю на него так, словно в первый раз его вижу.

— Ничего, — покачала головой я. — Что-то никак не приду в себя.

Со мной что-то происходит, и мне это не нравится. Ребенок Алисы подействовал на меня как-то странно, и мне сейчас это было совершенно ни к чему. Меньше всего мне было нужно терзаться воспоминаниями о Тревисе и о его ребенке. Так в чем же дело?

«Твой ребенок в безопасности, — говорила я себе. — У нее есть отец и мать, которые ее любят, и она здорова».

Я едва ли когда-нибудь думала о ней. Трансплантация сердца — именно это повлияло на меня, а не ребенок. Ребенок — всего лишь примечание в книге моей жизни. Мне всегда удавалось думать о дочери без всяких эмоций. Сегодня ночью стало ясно почему, и я испугалась. Твердая строчка рассудка защищала меня от чего-то, что могло порвать меня на части. Теперь, с появлением в моей жизни Ханны, швы начали расходиться.

— Ты готова снова уснуть? — Дейл потер мне плечо.

Я кивнула, хотя не думала, что мне удастся заснуть. Сон, казалось, снился мне уже давно, но оставил после себя столько тревожных ощущений, что я боялась выключить свет. Однако я его все-таки выключила и прижалась к Дейлу, вдыхая его запах, стараясь вспомнить, кто он. Стараясь думать о том, какая у меня будет замечательная жизнь, когда я стану его женой. А вместо этого в ушах звучал голос отца:

«Этого ребенка никогда не было. Оставь все это в прошлом, Робин. Ничего этого в твоей жизни не было». Я думала о своем сне и своем отчаянном стремлении добраться до малышки. В этот момент я поняла, что можно любить кого-то, кого ты не знаешь и никогда не узнаешь. Любить всем сердцем.

После этого несчастья я возненавидела сон. Стоило мне опустить голову на подушку, и передо мной вставал пирс. Поэтому я не входила в спальню, пока у меня окончательно не слипались глаза. Когда мне очень везло, сон овладевал мной раньше, чем пирс. Поэтому две недели спустя после моего переезда в эту квартиру я в два часа утра все еще бодрствовала, и до меня доносились «Звуки музыки» по телевизору.

Я всегда была «совой», но работа вынуждала меня ложиться спать не позже полуночи. Теперь, без работы и без мужа, я могла бодрствовать сколько угодно. Я сидела в комнате на жесткой софе, слушала что-нибудь бездумное по телевизору, раскладывала на айпаде пасьянс или читала сообщения от группы «Отец Харли». Майклу пасьянс не нравился, и мне доставляло извращенное удовольствие его раскладывать. «Это занятие не связывает людей между собой», — ворчал он. Ему нравились игры, объединяющие людей в соперничестве или сотрудничестве.

А мне нравилось быть одной, насколько мне вообще что-нибудь могло сейчас нравиться. Мне не нужно было думать о том, чтобы приготовить вовремя еду или что надеть завтра утром. Несколько ночей я проспала одетой. Майкл, должно быть, звонил Джудит, говорил ей, что я все глубже ухожу в депрессию и мне нужно помогать эффективнее, чем она это делала. Самое лучшее в разлуке с Майклом заключалось в том, что я могла делать что хочу, не заботясь о его реакции.

«Звуки музыки» был его любимым фильмом. Я его этим всегда дразнила, потому что мне фильм казался неинтересным.

Я не была уверена, что когда-нибудь видела его целиком, потому что всегда была занята Кэролайн или какими-то домашними делами. Но Майкл смотрел его каждый раз, с начала до конца. Теперь он меня заинтересовал, и, отложив айпад, я переключилась на фильм. На этот раз я поняла, чем он так увлек Майкла. Там фигурировали дети. Семеро детей. Майкл был в своей семье одним из семерых, как раз посередине. Когда мы с ним начали встречаться, он говорил, что хочет семерых своих. Я думала, он шутит, но он не шутил. В конце концов он сказал: пусть их будет столько, сколько я захочу. Когда я заметила, что троих было бы достаточно, он возразил, что четверо лучше, чтобы никому не пришлось быть посередине. Я любила его за то, что он желал детей, за то, что он был такой семейственный. Мы пытались завести ребенка после смерти Кэролайн, и, хотя наша неудача меня расстроила, я была счастлива, что в конечном итоге не забеременела. Это было бы не ко времени. Майкл не соглашался со мной. Однажды ночью, всего через несколько недель после смерти Кэролайн, мы обнялись в постели, объединенные общей скорбью.